Шадр - страница 6

Самозабвенно слушал Иван рассказы Александра Яковлевича, и тот, радуясь интересу подростка к искусству, всячески поощрял его: часами говорил с ним о картинах, показывал десятки гравюр и репродукций. Иван пробовал перерисовывать их — получалось. Дмитрий Евграфович хорошо научил его владеть карандашом. Однажды на белой стене нарисовал свой автопортрет в профиль с томиком Некрасова в руке и подписал: «Страдающий Иван». От старика Панфилова ему крепко попало, но портрет все признавали похожим, и Иван, уверившись в своих способностях, затаил в душе мечту стать художником.

Скоро представился случай испытать эти способности. В начале 1904 года из Екатеринбургской художественно-промышленной школы выбыло два ученика, и был объявлен конкурс на замещение вакансий. Иван пошел сдавать экзамен.

Как он отважился на такой решительный шаг? Сам? Падр писал, что все произошло по воле слепого случая. Од провинился в чем-то перед Панфиловым-отцом, и тот Йригрозил, что отправит его обратно в Шадринск. Как ни хртелось Ивану домой, но опять сесть на шею Дмитрию Евграфовичу, который и так с трудом кормил оставшуюся семью, было выше его сил. Не умея найти выход и не желая просить прощения, решил покончить с собой. По течению Исети добрел до пруда в центре города. Постоял, глядя, как загнанная в стойла плотин вода с грохотом падает вниз, прорываясь сквозь шлюзы Монетного двора. Не решился. Но на второй день опять дернулся к плотине — снова с мыслью о самоубийстве. И тут-то на одном из больших домов заметил вывеску: «Екатеринбургская художественно-промышленная школа».

Можно ли безусловно верить этому рассказу? В своих записях Шадр нередко придает простым фактам поэтическую окраску. Да и писал он по прошествии десятилетий, когда многое уже стерлось в памяти; писал отрывочно, возвращаясь мыслью к тому лишь, что казалось ему интересным, красочным.

По всей видимости, идея поступления в Художественно-промышленную школу исходила от Александра Яковлевича. Во всяком случае, сестра Шадра А. Д. Лобанова свидетельствует, что именно он привел Ивана на экзамен.

Конечно, в намерении выступить на конкурсе был немалый риск. Все зависело от того, выдержит ли Иван экзамен по рисунку, единственный и главный вступительный экзамен в Художественно-промышленной школе (кроме него, требовалось лишь свидетельство об окончании четырехклассного народного училища). Всю смелость своего шага Иван понял, лишь увидев остальных соискателей: их было тридцать два человека на два места.

В просторном зале, украшенном гипсовыми слепками, на высоком мольберте, «как мишень для прицела», висел белый картон с вычерченным на нем орнаментом. Нужно было снять копию. Шуршали карандаши, скрипели резинки. Сидевший рядом с Иваном Петр Дербышев, работавший раньше по производству могильных длит, рисовал быстро и споро: «твердой, уверенной рукой вывел очень похожую фигуру, посидел, о чем-то подумал, очевидно, проверил, сказал громко: «Капут!», встал из-за стола, передал рисунок учителю и первым вышел из класса». Иван растерянно наблюдал за ним. И только поняв, что время истекает и в классе уже почти никого не осталось, вспомнил давние уроки Дмитрия Евграфовича и отважился: одной линией, почти не отрывая карандаша от бумаги, вычертил орнамент.

Вечером, «волнуясь и страдая, глотая слезы как камни, тревожно и напряженно ловя каждое слово директора», узнал, что принят первым по конкурсу. Вторым — Дербышев.

Этой же ночью послал письмо в Шадринск. «Благослови меня, — писал он матери. — С сегодняшнего дня у меня начинается другая жизнь, я поступил в Школу, через пять лет буду человеком и зарабатывать любимым искусством деньги. Пришлю тебе тогда на целый мешок крупчатки, а тяте книгу «Урочное положение», о какой он давно мечтает…»

Ответ пришел от отца: «Мать опять в тягости, писать много не может. Вообще заработок плохой, а семья одолела, все пить-есть просят. Твоя художеская жисть трудная. У меня самого, сынок, от надсады кровь под ногтями, но если тебе будет очень тяжело, так знай, что у тебя есть батько, который на это дело тебе всегда поможет, чем может. При сем препровождаю рупь серебром…»