Шальные миллионы - страница 21

Анну он знал еще девочкой, но лет пять они не виделись. В институте она начала писать рассказы, — ее раза два напечатали в московском журнале, а недавно в местном издательстве вышел сборник рассказов. Костя сейчас сожалел, что ни журнальных публикаций, ни книги ее он не читал, и ему плохо верилось, что вот она, его родственница, сельская девушка имеет литературный дар и уже признана.

Анна ждала его и, едва Костя заглушил двигатель, подошла к автомобилю, протянула руку:

— Здравствуйте.

Костя пожимал руку совсем юной кузины, а сам смотрел на нее во все глаза и не скрывал изумления.

Была в его взгляде и некоторая робость. Автор книги, писательница… Инженер человеческих душ.

— Сколько мы с тобой не виделись? — спрашивал Костя. — Была девочка, а теперь… Такая красавица!

Она попросила ключ от зажигания.

— Я заведу машину в укрытие.

Рядом с небольшим, но красивым домом стоял новенький кирпичный гараж, и дверь его была приоткрыта, но Анна, уверенно сдав назад и развернув машину, завела ее не в гараж, а в сарай, стоявший в глубине усадьбы под старым кленом и никак не походивший на укрытие для автомобилей. Аня вкатила «Волгу» в глубь сарая, развесила перед ней рыбацкие сети, — так, что и заглянувшему в сарай машина не сразу открывалась. Косте указала на большой брезентовый узел, сама вскинула на плечо мужской, набитый до отказа рюкзак.

— Пойдемте за мной.

Спускались по тропинке, вившейся по крутому берегу к Дону, Анна торопилась, продолжая поражать столичного гостя и красотой, и силой, и ловкостью. «В прошлом году кончила институт, работает тут гидрологом, наблюдает за режимом Дона», — слышал он о ней от дяди Васи.

Спустились к реке. Там, у берега, покачивался на волнах ее белый, как чайка, служебный катер.

Через минуту они уже летели по розовой глади Дона.

Дон — река спокойная, величавая, но местами ей словно бы надоедает тихо и ровно катить меж берегов свои воды: она вдруг убыстряет бег, а то и срывается, превращается в бурлящую, клокочущую стихию, грозя поглотить в пучине не только одинокого пловца или утлую лодчонку, но и небольшое судно с зазевавшимся рулевым. Такие места на Дону зовут «перекаты», «пороги», «спады». О них извещают бакены, указующие мели и глубины. Фарватер здесь бывает узкий, точно бутылочное горло, извивается удавом. Не любят речники такие места, смотрят в оба.

Капризным и даже коварным был Дон у хутора Кулябского. Анюта, сидя за рулем на корме, целила катер в «тишины», виртуозно избегала бурливых «ям». Костя, сидевший спиной к носу, не сразу заметил, как Анна свернула катер в отходящий от Дона рукав, кривую, как турецкая сабля, излучину, — она врезалась в лес, и чем дальше, тем становилась уже, и бег воды убыстрялся, — и чудилось Косте, что резвый, игривый поток, рванувшийся от батюшки-Дона, сам затягивает в пучину леса белоснежный катерок.

— Вы, наверное, бывали здесь. Это — Протока. Она обогнет часть леса и через восемь километров снова вольется в Дон, образуя остров Песчаный. На Песчаный, — вон к той ветле, — мы сейчас и пристанем.

На берегу у ветлы, свесившей к воде зеленые косы, не было следов никакой стоянки. Здесь, в тени молодых берез, они разбили палатку, Анна вырубила два рогатых сука, вбила их в землю, бросила на них перекладину и повесила котелок.

— Это ваша кухня, а вот… — Показала на рюкзак: — Провизия на несколько дней.

Достала из рюкзака спиннинг, складные удилища.

— Будете ловить рыбу.

Делала все ловко, привычно, — было видно, что палаточная жизнь для нее не внове.

Анна была внучкой дяди Василия Владимировича. В последний раз Костя ее видел, когда она училась в девятом или десятом классе и жила в районном центре. Она уже тогда заметно выделялась среди своих подруг ранней зрелостью суждений, красотой и статью, но теперь она была зрелой девушкой; чуть выше среднего роста, гибкая, длинноногая, с развитой грудью и лебединой шеей, она походила на актрису, — и ступала легко и мягко, точно по сцене. Аккуратно забранный на затылке тугой узел нежно-золотистых волос эффектно обнажал нежную шейку. Но совершенно необыкновенными и неотразимыми были ее глаза: большие, небесно-синие, они с детской простодушностью смотрели на вас, отражая глубоко затаенную светлую печаль. Анюта редко улыбалась и была бы сосредоточенно задумчивой, если бы не резвые ее движения, постоянная бурная деятельность.