Шаляпин в Петербурге-Петрограде - страница 20
оперы Вагнера. «Высший свет» стремился туда, спектакли шли с аншлагами.
Мамонтовской же опере отвели зал Консерватории, значительно уступавшей по
своим акустическим возможностям Мариинскому театру, и москвичи понимали,
что предстоит своеобразное состязание русской и немецкой опер в неравных
условиях. Вся атмосфера гастролей была проникнута полемическим духом.
24 февраля 1898 года Шаляпин выступил в «Псковитянке». В антракте
Владимир Васильевич Стасов кинулся к рампе, рукоплеща и восклицая:
— Да ведь это удивительно! Огромный талант! Такой Грозный! Я такого не
видел! Чудесно! Гениально.
Старейший критик, друг и соратник композиторов «Могучей кучки»,
вдохновитель художников-передвижников захотел немедленно познакомиться с
певцом. За кулисами Шаляпин услыхал раскатистый голос:
— Ну, братец, удивили вы меня! Здравствуйте же! Давайте познакомимся! Я,
видите ли, живу здесь, в Петербурге, но и в Москве бывал, и за границей, и,
знаете ли, Петрова слышал, Мельникова, и вообще, а таких чудес не видал. Нет,
не видал! Вот спасибо вам! Спасибо!
Говорил он громогласно, волнуясь и спеша, а сзади него стоял другой кто-то,
черноволосый, с тонким, одухотворенным лицом.
— Вот мы, знаете, пришли. Вдвоем пришли: вдвоем лучше, по-моему. Один
я не могу выразить, а вдвоем... Он тоже Грозного работал. Это Антокольский. А
я — Стасов Владимир...
Седобородый и седовласый великан — патриарх русского искусства
Владимир Васильевич Стасов, несмотря на преклонный возраст, поражал чисто
юношеской экзальтированностью и экспансивностью. В нем все было
преувеличено — огромный рост, могучая фигура, темперамент. Если Стасов
встречал единомышленников — доброта, щедрость, радость его не имели
границ. Так было и при встрече с молодым Шаляпиным.
Певец был польщен и счастлив. На следующий день после знакомства
Шаляпин пришел в Публичную библиотеку, где Стасов заведовал рукописным
отделом. «У Стасова не было своего отдельного служебного кабинета, —
вспоминал бывавший у него в библиотеке С. Я. Маршак. — Перед большим
окном, выходящим на улицу, стоял его тяжеловесный письменный стол,
огороженный щитами. Это были стенды с гравированными в разные Бремена
портретами Петра Первого... Гневные, полные воли и энергии черты Петра и его
боевой наряд придавали мирному уголку книгохранилища какой-то
своеобразный, вдохновенно-воинственный характер. Впрочем, стасовский
уголок библиотеки никак нельзя было назвать «мирным». Здесь всегда кипели
споры, душой которых был этот рослый, широкоплечий, длиннобородый старик
с крупным, орлиным носом и тяжелыми веками».
Стасов пододвинул Шаляпину кресло, певец смутился: ведь в креслах этих
сидели когда-то Гоголь и Тургенев.
— Нет, нет, садитесь! Ничего, что вы еще молоденький, — ободрил Стасов
молодого певца.
«Этот человек, — писал потом Шаляпин, — как бы обнял меня душой
своей. Редко кто в жизни наполнял меня таким счастьем и так щедро, как он...
Всегда, как только на пути моем встречались трудности, я шел к Стасову, как к
отцу. . Он стал ежедневным посетителем нашего театра. Бывало, выйдешь на
вызов, а среди публики колокольней стоит Стасов и хлопает широкими
ладонями».
А 25 февраля в «Новостях и Биржевой газете» появилась статья Стасова.
«Как Сабинин в опере Глинки, я восклицаю: «Радость безмерная!» Великое
счастье на нас с неба упало. Новый великий талант народился» — такими
словами приветствовал Стасов выступление Шаляпина в «Псковитянке». Стасов
ставил образ шаляпинского Грозного в ряд с другими достижениями передового
русского искусства. Выступления Шаляпина явились поводом для нового
программного манифеста Стасова в защиту национальной культуры. «Двадцать
семь лет тому назад, — продолжал Стасов, — в 1871 году, мне привелось
напечатать в «СПБ Ведомостях»: «В настоящую минуту одним капитальным
художественным произведением у нас больше. Это — статуя «Иван Грозный»,