Шарль Перро - страница 30
— Ах ты несчастный! Если бы это видел твой отец!
Молодой человек не понял смысла этих слов и решил, что он по неосторожности чуть было не убил одного из приятелей своего отца. Он более внимательно посмотрел на свою жертву и, заметив на нем священническую одежду, спросил:
— Боже мой! Не коадъютор ли вы?
— Именно это я и есть, — ответил прелат, — и ты хотел убить друга, думая, что убиваешь врага!
Мятежник, признавая свою ошибку, помог коадъютору подняться на ноги и начал громко кричать:
— Да здравствует коадъютор!
То же стали кричать и Шарль с Борэном, издалека наблюдавшие эту картину. Их голоса тонули в общем дружном крике. Тем временем маршал, пользуясь сутолокой и шумом, поспешил ко дворцу. Вслед за ним во главе огромной толпы двинулся и коадъютор. Он решил вторично пойти к королеве и получить решительный ответ на требование освободить Брусселя. Его сопровождали 40 тысяч человек, среди которых были и Шарль с Борэном. Они решили терпеливо ждать выхода коадъютора.
Лишь через пару часов из дворца вышел коадъютор. Огромная толпа народа заставила его взойти на империал поданной ему кареты и рассказать, чем закончилась встреча с королевой.
— Ее величество, — крикнул коадъютор, чтобы его могли услышать и дальние ряды, — обещала выпустить Брусселя, Бланмениля и Шартона!
Два часа назад эти слова ни в ком бы не вызвали сочувствия: обещала — это не значит выполнила. Но… приближалось время ужина. Это обстоятельство сегодня может показаться смешным, но в Париже — даже во время народных возмущений — самые горячие головы не хотели пропустить свой ужин. Народ разошелся по домам, и коадъютор тоже мог вернуться домой, где он тотчас лег в постель и приказал пустить себе кровь, чтобы избежать последствий полученного им удара камнем.
Шарль с Борэном вернулись в свои дома, где пересказывали родным события прошедшего дня.
А на следующий день, 28 августа, уже взбунтовался весь Париж! Мятеж распространился от центра города до самых отдаленных кварталов. Все взялись за оружие, даже женщины и дети. В самое короткое время было сооружено более 1200 баррикад.
Ничто не могло удержать дома братьев Перро. Старший, Жан, адвокат, с немалым трудом пробился к месту работы, Николя — к университету. Пьер, Шарль и Борэн вышли на улицу из любопытства. Вчера, за ужином, который затянулся далеко за полночь, отец снова напомнил сыновьям, что это восстание поднято парламентом и он сам активно участвовал во всех его заседаниях и выступал за то же, что и все, — за ограничение власти короля.
Повсюду в толпе слышалось слово «Фронда». (Так называлась детская игра — когда из пращи бросают камень.) О происхождении этого названия, под которым события 1648-го и последующих годов вошли в историю, Шарлю также рассказал отец.
Как известно, Мазарини всегда был невысокого мнения о парламенте, а недавно с насмешкой сказал, что его члены — суть не что иное, как школьники, которые швыряют камнями из пращи и разбегаются, как только увидят охрану. С легкой руки Мазарини сторонников парламента назвали фрондистами, а сторонников двора — мазаринистами. Первые даже стали носить на шляпе тесьму, которая складывалась в виде пращи.
распевали на улицах куплеты.
Слово «Фронда» вошло в моду; в булочных стали печь булки «а-ля фронда», появились шарфы, веера, перчатки «а-ля фронда».
Нечего и говорить, что и Шарль, и Борэн укрепили на своей шляпе тесьму в виде пращи.
Между тем события накатывались одно за другим, словно снежный ком. В сентябре королева решила покинуть Париж. Под предлогом того, что нужно подновить и переделать Пале-Рояль, король, королева-мать, герцог Анжуйский, у которого только что прошла оспа, и кардинал Мазарини удалились в город Рюэль.
Этот отъезд скорее напоминал бегство. В шесть часов утра маленький король сел в карету и поехал с кардиналом за Парижскую заставу; королева же, желая показать, что имеет больше других мужества, осталась на некоторое время в городе. Съездила в монастырь францисканских монахов на исповедь; посетила в Валь-де-Грассе своих добрых монахинь, простилась с ними и только после этого выехала из Парижа.