Шатровы - страница 53
И все кресчендо, кресчендо рвется из ее порабощенной души обоготворяющий Распутина вопль:
«…Будь властелином, слушайся своей стойкой женушки и нашего Друга, доверься н а м!»
Как страшно, как знаменательно звучит это «нам»!
И опять, и опять:
«Вечером я повидаю нашего Друга».
Заклинает супруга императора все о том же, о том же:
«Только верь больше и крепче в нашего Друга (а не в Трепова)».
И вот уже как бы полное, абсолютное слияние себя с Распутиным: «я» и «Он» — одно.
«Слушайся меня, то есть нашего Друга, и верь нам во всем».
Кто же он был, этот поистине феномен последнего царствования? Ведь сказал же о нем один из послов великой европейской державы: «В России нет Синода, в России нет царя, нет правительства и Думы! В России только есть великий Распутин, являющийся неофициальным патриархом церкви и царем великой Империи».
… - Обкапает за чаем свой палец вареньем… рядом — княжна, дочь одного из великих князей, собачкой глядит ему в глаза… Повернется к ней: «Княгинюшка, унижься: оближи!..»
— И что же?
— С радостью повинуются. Другие прозелитки с завистью смотрят: возлюбил!.. В баню… — Но здесь Кошанский вовремя остановился, взглянул на Раису. — Словом, проповедь его такая: смиритесь, согрешайте, ибо, сознавая себя греховным, тем самым уничтожаете в себе гордыню…
Увлекшись рассказом своим о Распутине, Анатолий Витальевич почти и не заметил, что рядом с Раисой примостилась и его собственная дщерь, только-то вернувшаяся с катания на лодке. Но она тотчас же и напомнила о себе. Испустив нарочито томный, озорной вздох и как бы с протяжною изнегою в голосе, Кира прервала в этом месте рассказ своего родителя:
— Хоте-е-ла бы я познакомиться с этим обаятельным старцем!
Хотя и привыкший ко всем и всяческим экстравагантностям дочери, Кошанский на этот раз был смущен:
— Ки-и-ра!
Другие поспешили своими новыми вопросами замять ее выходку:
— Сколько же ему лет, этому старцу?
— Точно не помню, но когда он появился впервые при дворе, было ему что-то около тридцати.
— Хорош старец!
Тут вступил со своими пояснениями отец Василий:
— Видите ли, в чем дело, господа: это звание — старец — отнюдь не от возраста преклонного дается, хотя, конечно, в большинстве таковых случаев совпадает. Старчество издревле существует в скитах и при монастырях нашей православной церкви, — вспомните хотя бы старца Зосиму у Достоевского, в «Братьях Карамазовых»… Однако и некоторые секты, вплоть до изуверских, также имеют обычай «старчества»: это есть как бы духовный путь некий и учительство духовное…
Кто-то спросил о внешности Распутина.
Кошанский развел руками.
— Как я вам уже докладывал, я не имел счастья видеть сие феноменальное явление нашего русского мира… Но, как приходилось слышать, — всклокоченная бородища, волосы длинноваты, на прямой пробор… Глаза… как будто синие.
Доктор Шатров слегка покачал головой:
— Нет, это не совсем так. — Он сощурился, словно припоминая. — Я бы сказал: бледно-льняного цвета, то есть, как цветочки льна. Только еще жиже, бледнее и с примесью зеленоватого.
Все оборотились к нему. Кошанский даже отступил, актерски вскинув руки:
— Боже мой! Что я слышу? Так вы, значит, созерцали, Никита Арсеньевич, это отечественное чудо природы? Вот не знал! Да я тогда бы и не позволил себе столь долго занимать внимание нашего дорогого общества… Созерцали!.. Так, так… любопытно!
— Не только созерцал, но и провел в беседе с ним часов около двух.
Удивлен был и сам Шатров-старший:
— Никита, да ты, оказывается, молчальник! Право. Ни мне, ни матери никогда ни звука!
Никита горько усмехнулся:
— Грустная материя, отец!
Матвей Матвеевич Кедров коротко рассмеялся:
— Вернее, гнусная.
Никита молча, наклоном головы, с ним согласился. И все же, несмотря на крайнюю его неохоту, его заставили-таки рассказать о его встрече с Григорием Распутиным.
Встреча эта произошла чрезвычайно просто. У Никиты, как завтрашнего молодого врача, а главное, как сына богатого сибирского промышленника, в Петрограде было немало знакомств и среди замкнутого аристократического круга. Однажды его настойчиво стали звать в некое семейство. Вдова и две взрослые дочери. Девушки, что называется, были на выданье, и, может быть, потому именно и зазывали в этот дом Никиту.