Шекспир - страница 33

А с другой стороны, Томас Хескет был дружен с аристократическими Стэнли, носившими титул графов Дерби. Их труппа, известная в первой половине 1590-х (когда ей покровительствовал младший из братьев — лорд Стрейндж), предположительно была той, к которой мог принадлежать Шекспир до вступления в труппу лорда-камергера. Еще одно звено, теперь уже связующее с лондонским театральным миром.

К Ланкаширу могло иметь отношение и сообщенное Обри сведение — учительствовал в провинции: schoolmaster — слово, которое означало и того, кто учит в школе, и того, кто занимается домашним наставничеством. У Хескета был сын, а дворяне-католики нередко предпочитали воспитывать детей дома, не отправляя в школу, где англиканство было бы неизбежным. Первоначально же — у Хафтонов — Шекспир мог быть полезен и как секретарь (особенно если имел навык работы клерком), и в любом ином качестве, как Johannes Factotum, мастер на все руки. Это имя он получит в памфлете Роберта Грина (о котором еще предстоит подробный разговор) в связи с его ролью в театре, но, быть может, оно подразумевает и разнообразие предшествующих умений способного молодого человека.

Самым привлекательным в этой версии католического убежища, внутри которого нашлось место и театру, было то, что за пару лет, проведенных в усадьбе, Шекспир мог приобрести опыт иной жизни по стилю общения, по интересам, по открывшимся возможностям, включая доступ к библиотеке. Подтверждая такую возможность, отыскалась книга из круга шекспировского чтения, возможно, носящая его пометки. Это «Союз двух благородных и славных домов Ланкастеров и Йорков» Эдварда Холла в издании 1550 года. Общеизвестно, что Холл, наряду с Рафаэлем Холиншедом, стал одним из основных источников шекспировских хроник, а маргиналии в этом экземпляре свидетельствуют об интересе читавшего как раз к тем местам, которые привлекли внимание Шекспира. Версия, что сделаны они шекспировской рукой, была выдвинута А. Кином в 1950 году; позже он в соавторстве Р. Лаббоком написал книгу о предполагаемом авторе помет (The Annotator, 1954), где, в частности, было установлено, что книга находилась во владении семьи, тесно связанной и с Хафтонами, и с Хескетами.

У ланкаширской версии есть оппоненты, скептически относящиеся к тому, что такой вариант фамилии был возможен, что именно молодой человек подразумевался в завещании, а не более зрелый муж, проведший немалый срок в услужении семьи и тем выслуживший годовую ренту в два фунта. Невзирая на все аргументы против нее, эта версия сейчас пользуется успехом. Целую главу — «Великий страх» — посвятил ей автор одной из новейших и наиболее заметных биографий, американец Стивен Гринблат. Всё выходящее из-под его пера носит оттенок сенсационности с тех пор, как в начале 1980-х он оказался создателем школы «нового историцизма». Предложенная как подход к изучению европейского Возрождения, эта школа очень быстро приобрела значение одной из самых модных литературоведческих практик. Залог ее успеха — в недоверии к научным схемам, сильным не своей аргументацией, а просто потому, что они вошли в привычку. Их предполагалось опровергать более тщательным изучением истории — ее идеологических конфликтов в их повседневном проявлении.

Всякого осведомленного о «новом историцизме» читателя именно об этом должно оповещать уже название биографии, написанной Гринблатом, — Will in the worlds его каламбурной игрой: Уилл в мире, то есть Уильям Шекспир, пришедший завоевать мир; и воля (тоже — will) в мире, то есть то, как воля к власти проявляет себя и противостоит воле каждого человека к самоосуществлению. Ланкаширская версия в этом смысле прямо-таки находка для «нового историцизма» — в своей сенсационной новизне, в своей опоре на сплетение сети семейных отношений и бытовых контактов. А главное в том, что перед нами возникает место действия, где Уилл закончил образование и откуда отправился, чтобы бросить вызов чужой воле и завоевать мир.

Ланкаширский эпизод действительно способен восполнить одну важную лакуну в шекспировской биографии. Лакуну, которой предпочитают не замечать стрэтфордианцы и которую пытаются превратить в непреодолимую пропасть антистрэтфордианцы: откуда фермерский внук и сын перчаточника из Стрэтфорда мог все это знать — про королей, графов и тронные интриги? Ответ дают простой: он сам был если не из королей, то из графов... И вопрос — наивный, и ответ — глупый. Что, собственно, такого знает автор хроник и трагедий про королей, чего он не мог прочесть у Холла и Холиншеда?