Шекспир - страница 11

Когда и кем был засунут документ под крышу дома? Известно, что весной 1580 года в Англии действовала группа иезуитских миссионеров во главе с братьями Эдмундом Кампьоном и Робертом Парсонсом. «Завещания» входили в состав пропагандистской литературы, распространявшейся отцами. Желание спрятать документ указывает на понимание опасности, которую он представляет. Было бы не удивительно, если бы, не отрицая своего католицизма и ставя свою подпись под документом тайного миссионера, Джон захотел отдалить его от себя и поместил его под крышу дома. Не лучшее ли это место для того, что нельзя выбросить, но и держать нежелательно? Как замечает Шенбаум, возможно, что план убийства королевы Елизаветы, родившийся у сумасброда Соммервиля и приведший к аресту и казни кузена Эдварда Ардена, заставили Джона Шекспира скрыть документальное свидетельство принадлежности к религии, использованной конспираторами против власти. Вспоминается, что эти события происходили в 1583 году.

Был ли в курсе отцовского поступка Уильям, которому в 1580 году было шестнадцать лет и у которого в 1583 году родился первый ребенок? Некоторые настаивали на его личной принадлежности к старой вере, другие отрицали. Изучение его произведений не позволяет ответить с определенностью. Мы считаем, что было бы странно, если бы он ничего не знал о склонности отца к католицизму. Если правильно понимать ситуацию, это больше чем склонность, это фамильная данность, традиция клана Арденов, принадлежавших к значительному числу консервативных оппозиционеров. Это даже больше, чем теологический или политический выбор. Это культурное и духовное предпочтение, идущий из древности критерий истины, который плохо выносит революции и экстремизм. Но все это не означает, что Уильям знал о существовании духовного завещания, подписанного его отцом. Среди пунктов завещания есть пункт о существовании чистилища. Церковный собор Тридцати в своем третьем и последнем периоде (май 1562 — декабрь 1563) пришел к торжественному утверждению существования чистилища — загробного измерения, упраздненного Люгером в теологическом штурме, который заставляет его отойти как можно дальше от своей прошлой веры, гак как вера в чистилище подразумевает широкую торговлю индульгенциями, представляющую одну из самых заметных форм коррупции католической церкви. Призрак отца Гамлета, обращаясь к сыну во время их первой встречи, вспоминает об очищающих страданиях, которые он испытал в чистилище:

Зарегистрированная в Компании книготорговцев 26 июля 1602 года пьеса. «Гамлет» записана в указатель как «недавно сыгранная». Дату ее создания относят к годам 1600–1601. Джон Шекспир умер незадолго до своего семидесятилетия в 1601 году и был похоронен без своего духовного завещания 8 сентября на стратфордском кладбище, где след его могилы утерян. Если Джон уже мертв, когда поэт пишет этот отрывок, невозможно, чтобы драматург не перенес отцовский портрет на католический призрак. Отец Гамлета не принял духовного причастия, как» то сделал Джон Шекспир. Смерть пришла к нему как вор, украв жену и корону:

Это ситуация, указанная в «Завещании» в пункте IX. Она могла бы свидетельствовать о том, что, вероятно, драматург знал о существовании этого завещания. Смерть в состоянии греха составляет главные страхи христианина. Живя в атмосфере противостояния приверженцев старой религии к приверженцам новой, было бы удивительно, если бы отец и сын никогда не говорили о чистилище, главном отличии в представлениях загробного мира римскими католиками и англиканскими. Нам трудно понять шок, который произвела радикальная Реформация на судьбы души, которая окончательно и бесповоротно в момент смерти попадает в ад или рай. Понятие рая как второй возможности является сознанием милосердия, добавленного к идее о божественной справедливости. Концепция тяжелого труда или покаянного страдания неразрывна с понятием искупления, которое составляет основу христианства. Это является главным пунктом в большом идеологическом конфликте того времени, и невозможно, чтобы его не затрагивали в семейных разговорах. Следовательно, можно сказать, что отрывок из «Гамлета» отражает личную семейную озабоченность в том смысле, что он затрагивает веру близких существ.