Шел четвертый год войны… - страница 15

Прозвучало еще раз «Хайль!». В ответ снова прогремело «Хайль!», и раскрасневшийся как маков цвет лейтенант вышел на крыльцо. Проводить гостей отправился Журба.

Спирин налил полный стакан хозяину дома, немного налил себе и жестом пригласил Стецкова выпить. Староста осторожно взял стакан.

— Спросите его, — обратился Спирин к Надежде, — пьет ли его жена?

Мороз перевела.

— За господ германских офицеров с великим удовольствием. Дай бог вам здоровья! — ответил Стецков.

Спирин налил и хозяйке. Она, кособочась и пригибаясь, подошла к столу и тоже подняла стакан,

— Хайль Гитлер! — произнес Спирин,

Разведчики вскочили.

— Хайль Гитлер! — рявкнули они в один голос.

— Хайль Гитлер! — повторили хозяева и выпили вслед за Спириным.

Спирин жестом пригласил всех закусывать. И разведчики и хозяева навалились на закуску.

— А позвольте вас спросить, господин офицер? — неожиданно заговорил староста. — Не ваша ли команда, я извиняюсь, ехала три дня назад в Марино?

Вопрос был настолько неожиданным, что Спирин, да, впрочем, и другие разведчики поблагодарили судьбу за то, что могли сделать вид, будто не поняли, о чем говорит староста. Мороз, однако, перевела его слова. Спирин тем временем нашел ответ:

— Что он имеет в виду? — в свою очередь задал он вопрос переводчице.

— Слушок тут пустили глупый, — смутился Стецков. — Партизаны будто на вас нападали…

— Откуда это известно? — спросил Спирин и снова налил старосте.

Стецков с готовностью начал объяснять:

— Коней нашли в болоте…

— Выпейте, господин Стецков, — прервав его, предложил Спирин.

Староста услужливо поклонился:

— За ваше здоровье завсегда пожалуйста! — поднял он стакан и осушил до дна.

— Ну и что же, нашли коней… — продолжал разговор Спирин.

— А потом нашли подводы. А на одной, значит, под сеном, ежели по-ихнему говорить, — кивнул староста на восток, — планшетку с документами. А в них, стало быть, все сказано: кто едет и куда. Вся, стало быть, команда перечислена. А самой команды нет…

Староста, словно извиняясь, развел руками и обвел гостей виноватым взглядом.

Мороз спокойно перевела этот рассказ.

— И где же эти документы? — невозмутимо и даже с улыбкой спросил Спирин.

— Отправили нашему коменданту, господину лейтенанту Краузе, — доложил Стецков.

— Унтерштурмфюреру Краузе, — поправил Спирин.

— Так точно, штурмфюреру, — подтвердил староста.

— Ну и что же Краузе?

— Это нам доподлинно неизвестно. Только нам было приказано искать команду.

— Ну и что вы? — тянул из старосты сведения Спирин,

— А кому искать, господин офицер, ежели и Ваську и Кольку в тот же день послали в операцию? Вот возвер-нутся, дай бог, — перекрестился староста, — живыми-здоровыми, и, конечно, будем искать.

— А что же этот ваш Краузе? — делая ударение на слове «ваш», недовольным тоном продолжал Спирин. — Почему он сам не принимает никаких мер? И где он вообще находится? Я здесь человек новый. И ничего еще и никого не знаю. Но я узнаю. Все узнаю!

— Комендатура наша, господин офицер, в двадцати километрах отсюда, в районном центре… — начал объяснять Стецков.

Но Спирин оборвал его:

— Связь с ним есть?

— Так точно.

— Какая?

— По телефону, господин офицер.

— Где этот телефон?

— В бывшем сельсовете. В соседней деревне, господин офицер. Из комендатуры туда звонят. А оттуда, стало быть, посыльный прибегает, — объяснил и тем самым несколько успокоил разведчиков староста. Значит, соединиться с комендатурой в любую минуту, когда бы это ему заблагорассудилось, староста не мог. Не мог, даже если бы он этого захотел и потребовал, переговорить с Краузе и Спирин. Поэтому вполне логичным должно было представляться то, что гость не выполнил немедленно своей угрозы: трубку не схватил, коменданту не позвонил и все, что собирался узнать, — не узнал. И тогда случилось совершенно никем не предвиденное. Спирин вдруг вскочил и буквально заорал на Птахина:

— Идиот!

Птахин тоже вскочил и испуганно вытаращил на начальство глаза.

— Вот во что обошлось нам ваше ротозейство! Ославили меня на всю группу войск. Наверняка об этом уже знает полковник Штумпф! А он уже непременно доложит в Берлин. А там обо мне подумают черт знает что!