Шел ребятам в ту пору… - страница 53

Митя на мгновение забыл обо всем: в памяти воскрес отец, такой добрый и ласковый. Когда Митька был поменьше, то все хвастал перед товарищами: шапки и фуражки они носят те, что шьют его отец и мать в артели. А когда началась война и отец ушел на фронт, Дмитрий все прислушивался к сводкам Совинформбюро: может, отец сделал что-то такое героическое, что о нем сообщат в сводке.

Олимпиада Ивановна больше ничего не сказала сыну, только, выходя из кладовки, попросила:

— Ты хоть стучи потише!

Митя зачесал пятерней льняные непокорные кудри и снова принялся за дело. В коробку поставил все стаканчики, соединил, а дальше опять дело застопорилось. Надо было спаять кое-какие детали, а он не умел паять.

— Дядя Коля, — обратился к нему вечером Митя, — когда чините машинки, вы кое-что паяете. А мне поможете?

— Помогу.

И помог. Даже антенну вместе установили на чердаке, не выводя ее на крышу.

В первый вечер, когда приемник был совсем-совсем готов, Митя залил батареи раствором соли, и лампы загорелись. И Митины глаза тоже загорелись: победа! Пусть маленькая, но победа!

Была ночь. Все в доме спали, лишь Николай Дмитриевич да Митя упорно искали Москву. Нашли! Москва!^>1 Наша Москва!

На оживший приемник смотрели серьезные, немигающие глаза Ростокина и ошалелые от радости — Митины. Сводку Совинформбюро они в этот день не записывали, а слушали, глотали, как после сказал дядя Коля, боясь пропустить хоть слово. Зато на вторую ночь записывали по очереди. Листки с записью сводки Николай Дмитриевич аккуратно сложил и, зажав их в руке, вышел из кладовки.

Через два дня весь город говорил о листовках. Их наклеил кто-то даже на плакатах с Гитлером.

В то утро Митя вышел в город. Чужие на улицах солдаты и офицеры. Но что это? Около большого здания группкой сбились граждане. Митя тоже подошел к ним и услышал, как кто-то сказал: «Молодцы!» Лица людей расплылись в довольных улыбках. Но вот появились полицаи, и людей как не бывало. Кто-то на ходу крикнул, когда полицаи стали сдирать листовку с портрета Гитлера:

— А вы кипяточком!

Тогда Мите и в голову не пришло, что и он к этим листовкам имеет отношение.

А однажды дядя Коля сказал:

— Ты вот что, Митя, садись и помоги мне написать листовки.

— Дядя Коля, пишущих машинок у нас вагон и маленькая тележка, а мы от руки, под копирку…

— А что же ты не научился печатать? — весело спросил Николай Дмитриевич.

Кому потом передавались листовки, Митя не знал да и не старался узнать. Дядя Коля предупредил, чтобы он не был любопытным. Не знал Митя и того, что подпольщики берегли его как «радиоталант».

За первой крохотной радостью — действующим радиоприемником — последовали дни переживаний. Дмитрию принесли повестку с биржи труда.

Биржа размещалась в бывшем Доме связи. Сколько в высоком зале ребят и девчат! Неужели все поедут в Германию?

Митя протиснулся к небольшому окошечку, машинально, не глядя, кто там сидит, подал повестку, а когда поднял глаза, обомлел: их учительница немецкого языка. Она тоже узнала его, поднялась со стула и, убедившись, что гитлеровцев близко нет, зашептала в окошечко:

— Повестку твою я уничтожу, а ты уходи отсюда, больше не приходи. Слышишь?

Взволнованный Дмитрий побрел на Зеленый остров. Любимое место отдыха горожан теперь было пустынно. Митя посмотрел на оголенные поздней осенью деревья, на Кубань, что беспрестанно лизала берега, спустился ниже к воде, сел, прищурил светлые глаза и начал бросать в воду камешки. Долго сидел. Долго думал. Хотелось найти партизан, чтобы вместе с ними стрелять в ненавистных фашистов, но где их найдешь? Вернулся домой, когда над притихшим городом сгущались сумерки.