Шерлок Холмс и дело о папирусе - страница 7

Мой друг изогнул бровь в немом вопросе.

— За то, что разоблачили этого негодяя, Хокшоу. Я слышал о нём массу лестных отзывов и потому искренне полагал, что наконец мне удалось отыскать настоящего медиума.

— Осмелюсь заметить, господин Мельмот, что ваша признательность излишня. Вы не бедствуете, родных и близких не теряли и вряд ли извлекли особую пользу из того небольшого спектакля, что я устроил в «Порубежном доме».

Ледяные глаза Мельмота загадочно сверкнули. Он подался вперёд. Игра теней придавала его юному лицу что-то демоническое.

— Вы совершенно правы, мистер Холмс, я не бедствую, и деньги для меня значат мало. Вы не ошиблись и в другом: в последнее время мне не доводилось терять родных. И всё же я более чем серьёзно отношусь к своим изысканиям, а вы весьма успешно продемонстрировали мне, что одно из направлений, которое я рассматривал как весьма перспективное, на самом деле не заслуживает моего внимания.

— Позвольте спросить, а что именно вы изучаете? — промолвил я, более не в силах сдерживать своё любопытство.

Мельмот посмотрел на меня так, будто только что заметил моё присутствие.

— Я изучаю смерть, — тихо ответил он. — Жизнь после жизни.

Недоумение, проступившее на моём лице, вынудило его пояснить:

— Видите ли, доктор Уотсон, я учёный нового времени. Смерть — средневековая загадка, которую можно и должно разгадать. Я не верю, что мы всю жизнь рвём жилы только для того, чтобы после смерти сгинуть, уйдя в небытие. Там, за порогом, что-то есть. Должно быть. Точно так же, как Оливер Лодж[1] и ему подобные я считаю, что жизнь — это только начало, отправная точка. Я говорю не о рае Священного Писания, не о сказочных краях где-то там, на небесах, но о двери, миновав которую мы становимся бессмертными.

Мельмот распалил сам себя. Щёки его полыхали, на скулах играли желваки. Вскочив, он раскинул руки в стороны:

— Прогуляйтесь по Ист-Энду, джентльмены. Что вы увидите? Нищету, страдания, вырождение. Люди, обитающие там, живут в грязи и мерзости, ведут себя как животные. Это что, и есть жизнь? Да будет вам, джентльмены, там за порогом смерти наверняка что-то есть. И есть ключ. Ключ, который откроет главный секрет. Вы, Холмс, боретесь с болезнями общества, вы, доктор, врачуете телесные недуги. Пусть так, но меня интересует нечто иное, куда более важное.

— И вы полагаете, что вам под силу изменить естественное положение вещей, предопределённое самой природой? — спросил Холмс.

— То, что вы называете естественным, считают таковым исключительно в силу неведения, — покачал головой Мельмот. — Смерть естественна, окончание нашего существования — нет. Да, люди наивные искренне полагают, что похороны — конец всему. Почему они так считают? Да потому, что никто никогда не ставил это под сомнение! Человечество до сих пор сидело бы в пещерах, если бы не они — сомневающиеся, те, кто не желает принимать существующее положение вещей как данность и постоянно раздвигает горизонты познания. Я не верю, что смерть — это конец. Её тайной можно овладеть, и это непременно случится. — Неожиданно молодой человек оборвал себя, будто бы испугавшись, что сболтнул нам лишнее. Его лицо расплылось в широкой неприятной улыбке. Тихим, свистящим шёпотом он прошипел, словно змея: — И уж поверьте мне, джентльмены, я прав. На этой фразе он низко, по-театральному поклонился и выскользнул из комнаты.

— Он безумен, — промолвил я, вслушиваясь в звуки шагов, доносившиеся до нас с лестницы.

— Боюсь, всё далеко не так просто, Уотсон, — отозвался Холмс и задумчиво воззрился на каминную решётку, за которой алели угли.

Как вы помните, многие — я в том числе — нередко утверждали, что гений частного сыска Шерлок Холмс выступал неизменным защитником закона и порядка. Однако, оглядываясь назад, я вынужден признать, что подобное утверждение справедливо лишь отчасти. Преступление как таковое действительно завораживало Холмса, но, когда дело доходило до расследования, мой друг проявлял крайнюю избирательность. Не раз и не два я был свидетелем того, как Холмс, невзирая на все уговоры и мольбы, отказывался взяться за то или иное дело исключительно потому, что ему оно представлялось слишком простым, а значит, скучным. Моего друга занимали только головоломные преступления. Как бы ни нравилась Холмсу работа детектива сама по себе, она непременно должна была обещать что-то необычное. В противном случае расследование не представляло для Холмса никакого интереса.