Шерлок Холмс из 8 «б» класса (СИ) - страница 18

Все, все сходилось на нем. И даже Дмитрий Алексеевич молча вздыхал, с неохотой воспринимая эту «правду». Гортензия честила Диму на чем свет стоит, а в городе люди требовали ему высшей меры наказания.

Владимир ни так, ни этак не мог согласиться с этим ужасом. «Тоже Наташа» примкнула к тем, кто был убежден, что иногда и очень порядочные люди из ревности совершают дикие поступки, не сообразующиеся с человеческим разумом.

До суда отец с новой семьей уезжал домой. Дмитрий Алексеевич оставил ключи от дома Володе.

— Поживи здесь, за домом присмотреть нужно.

Гортензия Петровна взъярилась:

— Продать нужно его немедленно, и завещанием француженки нужно заняться! Давай я останусь пока тут, займусь продажей, а потом приеду? — начала было она, и показала Дмитрию Алексеевичу свернутые бумаги, но он только поморщился и махнул рукой. Гортензии оставалось только бессильно злиться. Все ее увещевания о продаже дома не помогли. Дмитрий Алексеевич и слушать не хотел про недвижимость, а настоял на немедленном отъезде.

Вечером Володя, «тоже Наташа» и Шерли сидели за столом, пили чай, думая каждый о счастливых днях, проведенных в этом доме. Шерли изменился, замкнулся, часто стал прогуливать занятия и где-то пропадал, чего раньше никогда не бывало. Его ругала мать, вразумлял отец, уговаривал брат — все было напрасно. Он дерзил, или уходил в больницу к Лене, который перенес операцию на черепе и теперь лежал беззащитный, в бинтах, худой, кожа да кости. Иногда Шерли вообще оставался ночевать в больнице, несмотря на протесты родителей. Он сворачивался калачиком на кушетке, отданной ему сердобольной сестрой. Леня еще был в тяжелом состоянии и пока не понимал окружающих. Шерли, как настоящая сиделка, ухаживал за другом.

Приходила директриса детского дома, ребята, приносили Лене фрукты, соки, но он был безучастным. Врач опасался, что Леня может стать инвалидом. Долгое, неумолимое время еле тащилось, как сломанная машина на прицепе…

Володя сошел бы с ума от горя, если бы не «тоже Наташа», которая старалась отвлечь его от мрачных мыслей. Работала она секретарем у нотариуса, там платили больше, чем в больнице, училась в юридическом, ей нравилась работа юриста, посетители и она с воодушевлением рассказывала своему другу о прошедшем дне.

Дело Димы было передано в суд. И вот этот день наступил. Зал заседания был полон. Ввели ссутулившегося человека, молодого, но с серебрящимися сединой висками, отсутствующим, потухшим взглядом, сломленного, как будто неживого.

Шерли подбежал к Диме, пожал его вялую руку. Его сопровождал Сергей, и поэтому Шерли разрешили поговорить с ним.

— Я не верю, что это сделал ты, Дима, — серьезно глядя в угасшие глаза, сказал Шерли. — Ты просто хочешь умереть. Но ты должен жить, потому, что нужно найти настоящего убийцу. Слышишь, Дима! Настоящего!

Дима посмотрел на него вполне живым взглядом, помолчал.

— Спасибо тебе. Но не мешай мне, Борис. Я просто не хочу и не могу дальше жить без нее… — ровным голосом ответил он и отвернулся.

Начался суд. Шерли с ужасом слушал, как Дима отказался давать показания и просто сидел, ссутулившись, погруженный в свои мысли, и, казалось, даже не слушал.

После совещания, судьи огласили приговор. С учетом всех смягчающих обстоятельств, Одинцову, жестоко убившему жену, присудили пятнадцать лет в колонии строгого режима.

Приговор подействовал на Шерли, как бомба. Он закричал на весь зал:

— Неправда! Он не убийца! — но его возгласы потонули в общем шуме противоречивых мнений.

Маму Димы провожали домой Володя с Шерли и «тоже Наташа». В гостинице Володя остался с несчастной, не помнящей себя от горя матерью, которую он знал с детства, они разговаривали до утра. Шерли и «тоже Наташа» ушли.

Вечером Шерли объявил отцу, что не согласен с решением суда и попросил совета, как его отменить. Отец серьезно отнесся к вопросу сына. Он понимал, что психическое состояние Бориса, очень близко принявшего к сердцу принявшего трагедию в семье Одинцовых, как это свойственно подросткам, сейчас на грани срыва, и тактично объяснил, что маме Димы помогут написать кассацию о помиловании. Борис взорвался.