Шестая жизнь Дэйзи Вест - страница 36

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.

— Да, эти врачи… — говорит Мэтт грустно. — У них нет конкретных решений. Их рекомендации — всего лишь личное мнение. И некоторые из них никуда не годятся.

Я вспоминаю единственного врача, известного мне: Мэйсона. У него есть медицинское образование, но ординатура у него была не такая, как у других — он работал в составе секретной группы под прикрытием Комиссии по контролю за лекарственными препаратами и пищевыми добавками. Решив, что думать о Мэйсоне сейчас не время, я решаю спросить, использовался ли единственный мне способ победить рак.

— А химиотерапию делали?

— Нет. Вероятно, в таких случаях, как у Одри, она не помогает, — говорит Мэтт.

— Ее лечение основывается на применении какого-то экспериментального лекарства. Ей дают таблетки и следят за состоянием. Это чушь собачья.

Вспоминаю решение, принятое относительно Норы. Такая же полумера, если разобраться.

— Неужели ничего больше нельзя сделать? — спрашиваю я, расстроившись при мысли о том, что Одри лечат плохие врачи. — А хирургическое вмешательство не поможет?

— Я так понимаю, в печени обнаружено так много мелких очагов рака, что вырезать их невозможно, — тихо говорит Мэтт.

— А трансплантацию печени не предлагали сделать?

Мэтт смотрит на меня с грустной улыбкой.

— Никто не пересадит здоровую печень пациенту, больному раком.

Поняв, что задаю дурацкие детские вопросы, я умолкаю и радуюсь тому, что Мэтт снова смотрит на дорогу.

— Как долго, по мнению врачей, она проживет? — спрашиваю я.

— Три года, — говорит Мэтт. — Прошло уже два с половиной. В течение какого-то времени она чувствовала себя хорошо, а теперь ее мучают боли. Время от времени Одри приходится ложиться в больницу.

— Сейчас она тоже там? — спрашиваю я шепотом.

— Уже нет, — говорит Мэтт. — Но именно поэтому она не могла тебе перезвонить. После того как мы в пятницу сходили в кино, она почувствовала себя плохо. Родители испугались и положили ее на обследование. Врачи сделали анализы и отправили ее домой, как обычно. Однако на этот раз ей прописали обезболивающее, и она выключилась на все выходные. Почти все время спала.

Я смотрю в окно, наблюдая за тем, как километровые столбики сначала приближаются, а потом, пролетев мимо, исчезают вдали. Пейзаж за окном усиливает ощущение грусти, раздражения и бессилия, царящих в душе. Я снова думаю о проекте и о том, что «Воскрешение» не действует на тех, кто болен раком.

Когда мне было семь лет, я получила в подарок от Мэйсона кролика. В то время мне было грустно, так как я лежала дома, после того как упала с дерева и сломала руку. Я назвала крольчиху Джинджер и хорошо о ней заботилась. Она жила в спальне, и я регулярно чистила ее клетку, а днем выпускала на пол, чтобы она побегала по дому, а иногда даже по заднему двору, огороженному забором. Я, конечно, не умею говорить на языке кроликов, но думаю, она была счастлива.

А потом оказалось, что Джинджер больна раком.

Сначала это была совсем маленькая опухоль, но со временем она так разрослась, что лапки крольчихи едва касались пола клетки. Рак пожирал ее изнутри. Она едва передвигалась и была похожа на покрытый мехом воздушный шар. Даже лап почти не было видно. Это было бы забавно, если бы не было так грустно. А потом Джинджер умерла.

Я умоляла Мэйсона спасти ее.

— Дай ей «Воскрешение», — говорила я, уткнувшись лицом в подушку и рыдая. Смотреть на мертвую крольчиху, лежащую на полу клетки, было невыносимо. Мэйсон сел рядом и начал гладить меня по голове.

— Не плачь, — тихо сказал он. — Я понимаю, ты расстроена. Ты любила Джинджер. Но, к сожалению, я не могу помочь, Дэйзи.

— Почему? — спросила я, всхлипывая.

— Потому что «Воскрешение» разработано не для кроликов.

— Откуда ты знаешь? Ты разве пробовал? — кричала я. Мэйсон погладил меня по спутанным волосам и вздохнул.

— Дэйзи, — сказал он, — у кролика был рак. Ты знаешь, что это такое?

— Да!

— Мы знаем, что действие «Воскрешения» ограничено, — продолжал Мэйсон будничным голосом, словно зачитывая доклад перед начальством, а не утешая приемную дочь.

— И что это значит? — спросила я, продолжая лежать, уткнувшись носом в подушку.