Шестнадцатое чувство - страница 2

   Вот бы и мне стать такой птицей...

   "If I could fly away..." - вспомнил я песню Франка Дюваля.

   Да, если бы я мог улететь отсюда куда-нибудь далеко, в счастливый мир Любви и Счастья! Туда, где нет психушек, психов и психиатров...

   - Извините, к вам можно?

   В дверях карцера стоял профессор Гринович. На левой щеке у него сиял огромный синяк.

   - А, значит, тебя не привязали! - я просто готов был разорвать его на куски. Ремни мешали.

   - Извините меня, пожалуйста. Просто если бы я вас тогда не стукнул, мне пришлось бы вылить чан с кипятком на ногу главного врача.

   Он говорил совершенно серьезно.

   - Зачем? - обалдел я.

   - Чтобы "Хамас" выпустил нашего солдата - Ноама Нурита.

   - Не понял...

   - Это трудно понять, - Гринович замялся, поправил треснутые очки на длинном носу, потом протянул мне стакан с колой. - Вот, выпейте это!

   - Что это?

   - Кока-кола.

   - Я не хочу пить.

   - Надо.

   - Для Ноама Нурита?

   - Для него.

   Я протянул руку, насколько мне позволял ремень, взял стаканчик и отпил глоток. Это, и в самом деле, была кока-кола.

   - Выпейте все до конца.

   Я допил газировку.

   - Спасибо! - сказал он, взял у меня из рук пустой стаканчик и вышел из комнаты.

   Я был в полном апофигее... Вот это шиза! Высший пилотаж! Ну, тогда он здесь надолго...

   Вообще, с учеными это бывает. Интересно, а он профессор чего? Математики, наверно. Помню, был у нас в Бар-Илане такой профессор Янузовский. Ходил в жутком тряпье - штаны нестиранные, наверное, лет двадцать, перепачканная мелом дырявая футболка, стоптанные туфли. Кстати, говорят - гений!.. Хотя я на его лекциях не понимал ровным счетом ничего. И не потому, что материал был сложный, а из-за его идиотской дикции. Он чего-то там тихо шепелявил себе под нос, и, даже сидя в первом ряду, разобрать что-либо из его речи было совершенно невозможно. И почерк у него был такой, что вместо цифр получались какие-то египетские иероглифы. Ему было больше семидесяти, а ни семьи, ни детей, ни, тем более, внуков у него не было. Да... Нецелованный был профессор, одним словом.

   Так я лежал в холодном неотапливаемом карцере в одной тонкой пижамке и ждал своего часа.

   И спасение пришло. В лице медбрата Шломо.

   Он вошел в мою комнату с металлическим ключом в руке, открутил болты на ремнях, и я, наконец, обрел свободу.

   - Скажи спасибо господину Гриновичу, - сказал мне Шломо. - Это он меня упросил тебя освободить. Говорит, если я тебя сейчас же не освобожу - сорвется сделка с Нуритом.

   - Так я, значит, в роли хамасовского террориста выступаю? - усмехнулся я.

   - Не совсем. Знаешь, ты зря смеешься. Пойди, лучше, поговори с профессором. Ты же любишь физику. Он тебе пару теорий интересных подкинет. Глядишь, и твой звездолет лучше летать будет.

   - Так он физик?

   - Да. В Бар-Илане преподает. Ты же тоже там учился?

   - Было дело... Когда он поступил?

   - Только вчера. Мания в самом разгаре. Он тут нам такую лекцию о паравселенных прочитал! Теория этого... Еврета... нет... Евреета...

   - Эверетта?

   - О! Ты ее знаешь?!

   - Конечно!

   - Уважаю! - медбрат пожал мне руку. - Ну, значит, вы не случайно здесь встретились... Заодно объясни ему, как заказать себе личный шкафчик. А то у него уже все вещи украли. Включая мобильник и старые носки.

   - А ты сам не мог ему это объяснить?

   - А он меня не слушает. Для него судьба нашего солдата важнее мобильного телефона.

   - Ясно. Тяжелый случай.

   - Ничего. Здесь хорошие лекарства...

   Я вышел в коридор. В коридоре было заметно теплее, чем в карцере, я согрелся, повеселел. Ну, настолько, насколько можно быть веселым в "веселом доме". В патио Лилит танцевала под песни Эяля Голана. Музыка неслась из маленького музыкального мини-центра Ицика Дрюкмана, старого наркомана из Гиват-Шмуэля. Лилит была красоткой! К тому же все время строила мне глазки. Ей было всего восемнадцать, и мне она очень нравилась. Но меня предупредили, что у нее "синдром жертвы" и она очень любит "играть в изнасилование". При том, что она законченная нимфоманка. Она сама постоянно открыто флиртует с мужчинами, а когда доходит до постели, кричит, что ее изнасиловали. Причем, доказать что-либо очень трудно. Двоих она так уже упекла за решетку. Поэтому, когда три дня тому назад она мне сказала, что хочет быть моей подругой, я ответил, что у меня уже есть подруга и я не хочу ей изменять. Хотя, уже год, как я был "на ручном управлении". То есть - один.