Шипы и розы [СИ] - страница 7

— Мисс Рэйли, — продолжал Генри, глядя на свояченицу, которая осталась в комнате одна, — вам тоже нужно собираться. Берите немного вещей, чтобы не перегрузить судно.

— Я не поеду, — заявила Кэролайн.

Мистер Вайз вытаращил глаза:

— Как? Почему?

— Зачем? — женщина пожала плечами, — это мой дом и я не собираюсь его оставлять. Я родилась в нем, в нем и умру.

— Но мисс Рэйли…

— Я сказала: «нет», — отрезала Кэролайн, направляясь к двери, — я уже взрослая женщина и могу сама позаботиться о себе, спасибо.

Генри ничего не оставалось, как принять это к сведению. Мисс Рэйли была особой решительной, и ее невозможно было сдвинуть с выбранной позиции, которую она избрала. Сказывалась кровь, с этим ничего нельзя было поделать. Впрочем, упрямством было в той или иной мере подвержено все семейство Рэйли, во всяком случае, те, кого знал мистер Вайз. Некоторые признаки он начинал замечать и в собственной дочери, правда, это проявлялось довольно редко, но все же проявлялось.

До поздней ночи в доме продолжалась суета. Дэзи уже давно не видела свою мать столь оживленной. Ее горя и апатии как не бывало. Она активно собирала вещи и даже при этом что-то напевала себе под нос. Хорошее настроение было и у Лиз, она сияла.

Генри с трудом смог уговорить их лечь спать.

— Нам придется рано вставать, — увещевал он женскую половину семьи, — мы должны хорошо выспаться.

Дэзи послушалась и отправилась к себе. Она ощущала в душе необычайный подъем. Неужели, все закончилось? Следовало возблагодарить за это Бога.

Наутро девушку разбудили громкие рыдания матери. Вскочив с постели, Дэзи выбежала в коридор, путаясь в подоле длинной ночной рубашки. Что случилось? Эта мысль сразу возникла в мозгу и даже воспоминания о вчерашнем не могли ее выгнать. Они уезжают из Дувра, возвращаются домой. Почему же мать так громко плачет?

Вбежав в комнату родителей, девушка резко остановилась, словно налетела на стену. Сперва она увидела Кэролайн. Лицо у тетки было угрюмым. В руке она держала грязный, потертый чепец, который совсем недавно стащила со встрепанной головы. Столь же старый капот был неимоверно засален.

— Что произошло? — спросила Дэзи.

Ее сердце упало в пятки.

Кэролайн молча указала подбородком куда-то вперед. Девушка обернулась и увидела следующую картину.

В спальне на кровати лежал ее отец, но больше ничего обычного в увиденном не было. Во-первых, лицо его было красным, и это был не простой румянец, краснота была нездоровой. Во-вторых, он тяжело дышал, с присвистом, постанывая сквозь зубы, и при всем том был в забытьи. Около него стояла Эмили и рыдала, закрыв лицо руками. Ее плечи вздрагивали. Каштановые волосы были не прибраны и рассыпались по спине и плечам.

Дэзи поняла все за какую-то долю секунды. Это была бубонная чума, и она поразила ее отца. Он болен.

— Мы заразимся от него и умрем, черт побери, — сказала Кэролайн, — я же говорила, что ни к чему бродить по городу. Нужно было сидеть здесь — и все было бы в порядке.

Дэзи судорожно вздохнула, признавая правоту ее слов и хотела подойти к матери. Но тетя удержала ее за руку:

— Не ходи туда. Тебе вовсе необязательно болеть этой гадостью. Слыхала, от нее умирают? Лично я собираюсь запереться на третьем этаже и не выходить, пока все не закончится.

— А что вы будете кушать, тетя? — с изумлением спросила Дэзи.

— Не столь важно да и бог с ним. Прихвачу что-нибудь. А тебе, Дэзи, я советую не подходить к отцу близко. Нельзя дышать даже одним воздухом с больными чумой.

Кэролайн развернулась и вышла. Дэзи посмотрела ей вслед, не зная, как теперь поступить. В словах тети был здравый смысл, но гораздо больше закоснелого эгоизма и заботы о собственной драгоценной шкуре.

Эмили рыдала, ни на что не обращая внимания. Ее дочь посмотрела на родителей паническим взглядом. Неужели, никто из взрослых не скажет ей, что делать? Раньше это всегда был папа, но он болен. Кто теперь будет распоряжаться?

— Боже мой, — почти беззвучно прошептала девушка, шагнула к матери и положила руку ей на плечо.

— Мамочка, пожалуйста, успокойся. Иди переоденься.

— Ах, Дэзи! — Эмили отняла руки от лица, — зачем все это? К чему? Он заболел, ты видишь?!