Школа для негодяев - страница 6

— Отлично. Приеду туда и сразу сбегу, — пригрозил я.

— Не получится, милый, — покачала головой мамаша. — Территория школы хорошо охраняется, оттуда не сбежишь. Кстати, тебе больше не нужен нож?

— Ага, значит, вы отправляете меня в тюрьму?

— Не в тюрьму, а в школу, сынок, — сказала она, вытирая нож кухонным полотенцем. — В специальную школу.

— Нет, нет и нет. Вы меня туда не загоните. Никуда не поеду, — упорствовал я, но тема, очевидно, обсуждению не подлежала. — Пожалуйста, не отправляйте меня в Мидлсбро. Я сделаю все, что захотите.

— Можешь еще разок свести счеты с жизнью, — предложил старик. Довольный собой, этот гад снисходительно тряхнул газетой и легонько ткнул мамашу локтем в бок, рассчитывая выжать из нее улыбку.

— Нет! — завопил я, однако ответом мне было категоричное «да».

До моего шестнадцатилетия оставалось еще восемь месяцев, и до той поры ни предки, ни Министерство образования не собирались предоставлять мне самостоятельности. Вот так в один миг на меня нацепили ярлык придурка из спецшколы, и я знал, что это клеймо останется со мной до конца дней. Разве можно было с этим смириться?

Джинни вошла в комнату и уселась за стол напротив меня.

— Из-за чего шум? — поинтересовалась она.

По большей части, именно из-за Джинни отец с матерью считали меня сплошным разочарованием. Моя старшая сестра была примерной отличницей, тошнотворно сладкой паинькой, до того образцовой, что ее так и хотелось скинуть с лестницы. Слюнявая мечта любых родителей — добрая, воспитанная, милая, услужливая девочка, да еще упертая зубрила (боже мой, это в шестом-то классе!). Наверное, ее можно было назвать симпатичной, хотя я этого не замечал. У Джинни были длинные белокурые волосы, и она, как в детстве, все еще позволяла мамаше каждый вечер расчесывать их перед сном. Сколько помню, ни разу в жизни она не выругалась, ела аккуратно, с ножиком и вилочкой, и обожала рисовать птиц, которые летали у нас на заднем дворе, вместо того, чтобы пулять в них из духового ружья. А самое главное, Джинни всегда и во всем поддакивала предкам, особенно в том, что касалось меня. Короче, сестрица у меня была премерзкая.

— Что ты натворил на этот раз? — спросила она, смерив меня взглядом, который переняла у мамаши.

Вот если бы однажды вечером она заявилась домой под ручку с огромным пучеглазым негритосом и сообщила предкам, что у них скоро появится внучек!.. Да за такое зрелище я бы отдал что угодно.

— А тебе-то какое дело, Плоскогрудка? — Этим прозвищем я любовно окрестил сестру, зная ее ахиллесову пяту. Отсутствие заметного бюста было единственным поводом для регулярных горестных излияний в ее смертельно-скучном дневнике.

Крепкая оплеуха, отвешенная стариком, напомнила мне, что мы уже вели разговор насчет имени старшей сестры и пришли к выводу, что ее зовут не Плоскогрудкой, не Гладильной Доской, не Глазуньей и не (самый остроумный вариант) Мисс-где-твои-сиськи, а просто Джинни.

— Чтоб больше такого за столом не повторялось! Ты слушаешь меня, юный джентльмен?

Я слушал, но вполуха, так как пристально глядел на Джинни, а она упорно отводила глаза. Останься мы с ней наедине хоть на пять минут, я без труда довел бы ее до слез, просто мне не хотелось. Хотя я не особенно любил Джинни, видеть ее заплаканной тоже не доставляло мне удовольствия. В конце концов, это моя сестра. Прозвища вроде Плоскогрудки и Гладильной Доски я использовал лишь в самом дурном расположении духа. Потом мне становилось немного неловко, но ведь нельзя же поджарить глазунью, не разбив яиц, и в буквальном, и во всех переносных смыслах.

— Уэйна приняли в одну из школ Мидлсбро, — доложила мамаша, на удивление кратко изложив суть пятиминутной перепалки. — Это специальная школа для…

— …уродов и дебилов, — закончил я за нее.

— Для особых детей, — поправила меня старушка.

— Я так и сказал: для уродов и дебилов.

— Что ж, Уэйн, если там сумеют тебе помочь, это хорошее место, — резюмировала Джинни и посмотрела на старика, ожидая одобрительного кивка. Старик одобрительно кивнул.

— Тебе легко говорить. Не тебя же туда загоняют, правда?