Школа сновидений - страница 51

Филогенетически момент принятия ребенком общественного соглашения о смерти человеческого тела является кардинальным в процессе социализации его сознания посредством речи и ограничения возможности выбора тела как единственной реальной целостности.

Вспоминая бывшее до этого момента знание о вечности тела, мы можем перекинуть мост понимания и возвращения в родовое и до конца неотъемлемое человеческое свойство, шанс и дар ему не умирать. Профилактическое религиозно-мистическое обучение шаблону принятия смерти не отменяет того факта, что любой искренний человек, оставшийся в живых после достоверного и реального столкновения со своей непосредственной смертью, безусловно знает о ней, что это совсем и совершенно не то, чего он хотел. Не будем обольщаться и утешаться рассказами людей, переживших клиническую смерть:

во-первых, никто из них, тем не менее, не хотел бы по доброй воле повторить этот опыт; во-вторых, кто знает, не длятся ли те мгновения, о которых они рассказывают как о неизъяснимой благодати, не более чем мгновения; в-третьих, не будем говорить ничего хорошего и плохого о тех светлых сущностях, которые встречают их там, вернее, не будем говорить о них ничего определенного, т. е. даже того, что это — сущности, — скажем лишь о хорошем религиозном воспитании переживших это людей. Вместе с тем автор не утверждает, что не существует такого рода мостов, калиток и лазов в бессмертие, — автор говорит всего лишь о степенях смежности смерти и о степенях свободы.

В смысле сведений об этом сновидческая жизнь человечества всегда была и остается источником первостепенной важности, и в этом же смысле все знания нынешнего человечества о потустороннем добыты из сновидений.

«Мы с мужем и с детьми находились в цокольном этаже какого-то небоскреба, а вокруг — мы знали это — рушилось и гибло все и вся. Когда мы решились выглянуть наружу, оказалось что мы находимся на крошечном островке, окруженном безграничным серым океаном. Это было все, что осталось от нашего мира. Из здания я вышла одна. Потом я увидела огромную птицу, севшую невдалеке. Она сказала мне и какому-то мужчине, оказавшемуся рядом со мной, что она спасет нас, если мы сядем к ней на спину, и будем крепко держаться: она унесет нас из этого погибшего мира туда, где будет наша жизнь. Она сказала, что держаться нужно будет очень крепко и ни в коем случае не оглядываться. И она говорила, чтобы мы решались быстрее, потому что она больше не прилетит за нами, — она прилетает только один раз…»

Создается впечатление, что некая сила судьбы человечества веками и тысячелетиями напоминает каждую ночь людям о том, что их судьба может сложиться совсем по-другому.

На самом деле то место в нас, куда направляет свое сообщение эта сила, есть наша способность соблазниться, и хотя действие этого сообщения адресование нашему телу и памяти, та его часть которая понимает его как соблазн есть наш ум. Со стороны Силы это — единственный способ обмануть наш ум, сделав его союзником, потому что он (ум) непреложно любит соблазняться, как любой азартный игрок.

Сила большая, чем законы Слова и смерти, как бы использует уловки и хитрости, чтобы нейтрализовать избыток своевольного ума, строящего реальность несравнимо более безрадостную и убогую, чем тайна, сотворенная Ею.

Можно сказать, что за нашим рождением мы начинаем просыпаться в судьбе после того, как проглатываем, как рыбы, приманку, вслед за которой из смутной и нечеткой непроявленности мы оказываемся в полной и такой дикой ясности и твердости дня, — и здесь ихтиология заканчивается, — для человеков здесь впервые проявляется непосредственно телесная судьба, — начинается Большое Приключение.

Вещи, которая в этой аллегории обозначена как приманка, соответствуют в жизни самые разнообразные формы человеческого времени. Их объединяет общее назначение — соблазнить, т. е. посулить, пообещать что-то лучшее, большее, выгодное, Иное, чем то, что уже доступно, — позвать, выманить из привычного. Если отвлечься от ассоциаций типа «соблазненная и покинутая», то caмa способность человеков соблазняться, побуждаться к действию поиска иного, есть может быть, наиболее иррациональное и таинственное их свойство. Это особенно ощутимо при рассмотрении тех судеб, в которых что-то выманивает людей из домов и положений, высоко ценимых в обществе, — что-то выманивает их туда, где отсутствует «уют» и все остальное.