Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях - страница 6

— И этому вас учат в школах иезуиты? На что ж это нужно?

— Кто учится, — отвечаю, — тот должен знать обо всём.

— Ну тогда рассказывай дальше.

И дальше я говорил без перерыва. Уже было за полночь. Домашние, расходясь, тихо повторяла меж собой:

— Нам гэтай басьнi ня выучыца, усё што-то нi па-нашэму, тут нiчаго нi прыпомнiш.

Через некоторое время я услышал мощный храп моего дяди и, обрадованный по этой причине, перекрестился и заснул.

На другой день он как рачительный хозяин встал очень рано, пока я ещё дремал, успел осмотреть всё своё маленькое имение, а вернувшись в дом, подошёл ко мне и окликнул:

— О, как вижу, ваша милость любит спать по-пански! Вставай, для простых людей это грех, и тебя назовут гультяем![43] А твоя вчерашняя история очень уж мудрёная, хоть убей, не могу вспомнить ни одного имени этих языческих богов. Ну да она не последняя, погостишь у меня до весны и за долгие зимние ночи много чего расскажешь о том да о сём.

Во время моего пребывания в дому у дяди пришлось мне в течение почти пяти недель каждую ночь убаюкивать его пересказами поэм известных греческих и латинских классиков, но больше всего понравились ему проделки Улисса из «Одиссеи» во владениях Цирцеи и на острове циклопов. Порой говорил мне:

— А что, может, когда-то давно и бывали такие огромные великаны, только удивительно, что с одним глазом на лбу. Однако, что за хитрец этот Улисс: напоил, выколол глаз, да и выехал, уцепившись за барана.

Не мог он также забыть шестой песни из Вергилия,[44] где Эней спускался в ад. Частенько повторял мне:

— Хоть он и был язычник, но какие питал благородные чувства, какую любовь к отцу — пошёл в такое опасное место. Однако странная у них вера, у нас спасённые души идут на небо, а они выдумали себе царствие небесное так глубоко под землёю. Вот чудеса!

Однажды, беседуя со мною, спросил он, давно ли я был в Полоцке?

— Без малого год не доводилось бывать в этом городе.

— Если как-нибудь поедешь туда, хорошо было бы узнать у отцов-иезуитов, как учатся мои Стась и Юзь.[45] О! нехудо быть учёным человеком! Вот! как ваша милость рассказываешь из разных книжек, того неуч и во сне не увидит! Хорошо всё знать. Будучи в Полоцке, я и моя покойная жена, вечная ей память, просили отца-префекта,[46] чтоб не жалел розог.

О! это замечательные стихи, розга учит разуму и вере. Некоторые наши паничи, которых родители баловали, только и знают, что забавляться с конями и собаками, а придёт какой из них в костёл, так даже не перекрестится. Какая тут утеха родителям, только кара Божья!

Уже были первые дни ноября: я сидел у окна и в задумчивости слушал завывание осеннего ветра, шелест берёз и клёнов, которые густо поднимались над крышей дома. Вихрь крутил на дворе жёлтую листву и поднимал её ввысь. Повсюду было тихо, лишь изредка забрешет пёс, коли учует прохожего или вышедшего из лесу зверя. Мысли мои были заняты печальными грёзами. Тут входит женщина, что была у моего дяди за хозяйку, она приходилась сестрой его жене-покойнице и пребывала уже в солидных годах. Увидев, что я задумался, сказала:

— Скучно тебе у нас, пан Янкó. Человек ты молодой, а подходящей компании тебе не находится. Да, поди, уж и ночные байки эти опротивели. Но потерпи немного — как только Нещердо замёрзнет, мимо нашего фольварка[48] через озеро пройдёт санный путь. О! тогда пан Завáльня зазовет к себе много гостей, чтобы рассказывали, что кому в голову взбредёт.

Прошло несколько дней, ясными погожими ночами заискрились морозы. Озеро уснуло под покровом толстого льда, из облаков посыпал снег — и вот уже зима. Вдоль Нещерды пролегла широкая дорога, по ней идут путники, тянутся в Ригу возы, гружённые льном и пенькою, на льду показалась ватага рыбаков. Мы с дядей любили частенько ходить к тоням[49] посмотреть на богатый улов рыбы. С этого ещё и та польза была, что он, проведя весь день на морозе, быстро засыпал, и я по ночам был свободен от обязанностей рассказчика. К тому ж чаще стали бывать у нас и заезжие гости, которым дядя очень хвалил и меня, и иезуитские науки, рассказывая, что слышал от меня много новых повестей, да таких мудрёных, что и запомнить тяжко. Был и я рад гостям, поскольку кто-нибудь из них заступал моё место, а мне уж было приятней слушать, чем рассказывать.