Шотландия навсегда! [СИ] - страница 16

— Королева должна услышать пророчество. Вы и фру Ингеборг будете свидетелями того, как я исполню волю Святейшего папы. Королева слишком юна и сейчас тяжело болеет, поэтому со временем может что-то забыть. Вы услышите то, что предназначено королеве и запомните, чтобы и она помнила.

— Да-да, — закивал головой епископ, — мы сохраним пророчество… А сейчас давайте молиться о здоровье королевы…

Примерно полчаса ничего не происходило: мужчины стояли и шёпотом молились, фру Ингеборг сидела у изголовья постели и периодически трогала рукой лоб больной девочки. Жар не спадал. Потом, в очередной раз потрогав лоб, фрейлина королевы взяла кусок чистой льняной тряпки и начала осторожно вытирать пот, выступивший на лице ребёнка.

— Что с ней? — шёпотом спросил Хьюго.

— Она сильно вспотела и лоб, — женщина потрогала его рукой, — он не такой горячий, как раньше.

— Слава богу! — громко прошептал Хьюго, — Похоже, что мы успели. На лицах присутствующих, усталых от забот и бессонницы, появились робкие улыбки, в глазах загорелся огонёк надежды. Некоторое время спустя жар спал, девочка сильно вспотела, проснулась и тихим голосом позвала фру Ингеборг. Женщина наклонилась к больной и девочка что-то её прошептала, после чего и епископ и Хьюго были вынуждены покинуть каюту на некоторое время, необходимое для личных нужд маленькой королевы. Стоя на палубе, епископ рассказывал по латыни нашему современнику о постоянном конфликте между Эйриком II и служителями церкви, влияние которой норвежский король хотел уменьшить для своей пользы.

Хьюго мало что понимал в перипетиях этой борьбы, но сочувственно кивал епископу, стараясь говорить поменьше. Андфинн же, получив столь интересного слушателя (и желая произвести на того самое благоприятное впечатление в надежде, что его труды на благо церкви будут оценены в Риме), увлёкся настолько, что даже позволил себе пару крепких выражений, описывая, как какой-то норвежский хэрсир из Берлагена с согласия короля отобрал сборы от рыбной ловли, которые раньше шли на монастырские нужды. Примерно через четверть часа, когда наш современник уже почувствовал, как ночная сырость начинает неприятно холодить тело, из каюты вышла служанка с ночным горшком, выплеснула содержимое за борт и пригласила двух служителей церкви в каюту. Войдя внутрь, Хьюго заметил, что каюта несколько преобразилась: два новых светильника разогнали сумрак по углам, на сундуке кучей лежали влажные простыни, снятые с королевской постели, а больная, укрытая до подбородка тяжёлым тёмно-красным одеялом, хоть и была бледна, однако выглядела лучше, чем в тот момент, когда он впервые увидел её.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — произнёс епископ и услышав: «Аминь!», спросил:

— Как вы себя чувствуете, Ваше Величество? Больная посмотрела на него, потом на Хьюго и тихим голосом произнесла что-то по-норвежски. Андфинн быстро ей ответил, после чего сделал шаг в сторону и представил ей «брата Хьюго, врача, прибывшего из самого Рима с важной миссией». Наш современник поклонился и поприветствовал королеву на латыни.

Заметив, что девочка не понимает, епископ взялся переводить разговор. В течение нескольких минут он переводил вопросы доктора Дункана и ответы пациентки, а Хьюго из всех этих «ноги болят», «живот не болит», «горло не болит» пытался вычленить хоть какие-то симптомы.

Столь странную диагностику без современной аппаратуры и без справочников он проводил впервые, причём именно в этот момент он осознал, что от него зависит не только жизнь этой девочки, но и судьба всей Шотландии, ибо, если он не сможет помочь и маленькая королева умрёт в ближайшие дни, то история вернётся на старый путь и его родина на годы погрузится в кровавый хаос усобиц и войн.

Наконец, получив разрешение, под пристальным надзором фру Ингеборг Хьюго послушал пульс больной, посмотрел горло, пощупал лоб, проверил лимфатические узлы на шее, после чего объявил, что можно дать больной лекарство. Пока он готовил питьё, епископ и фрейлина о чём-то тихо разговаривали с королевой по-норвежски, и Хью не понял ни слова.