Шпага императора - страница 12

Так вот – остальные, это прикрытие моей четвёрки подрывников, егеря – дальнее, а лучники – когда нужно выстрелить бесшумно и не обнаружить себя. Смею вас уверить, все они великолепные стрелки. Проверено на деле. Не сочтите меня хвастуном, но за два дня наш отряд уничтожил около трёх десятков вражеских солдат.

– Из засад? – в голосе Мокроусова чувствовалось лёгкое пренебрежение.

– Из засад. А вы как хотели? – Я уже привык к такому отношению «трям-брям вояк». Что поделаешь – время такое. – Борис Алексеевич, поймите: перед нами не турки. Нам противостоит полководец, покоривший всю Европу… И у него под началом лучшая из всех армий, когда-либо существовавших в истории. Кроме нашей, конечно.

– Но мы били его войска!

Опять перебивает. Терпеть этого не могу, но в очередной раз придётся сдержаться.

– Бил батюшка Александр Васильевич, причём даже ему в поле не противостояли силы, имеющие двойное-тройное превосходство, не так ли? И воевал Суворов не на своей земле, а командуя экспедицией. Сейчас мы должны действовать булавочными уколами: терзать войска Бонапарта, наносить им мелкий, но постоянный урон, заставлять бояться каждого куста, понимаете? А когда соберём достаточно сил, когда подойдут подкрепления с Дона и других южных областей, когда Тормасов и Чичагов совершенно растерзают австрийцев, саксонцев и иже с ними – вот тогда и можно будет навязать французам решительное сражение.

– Всё равно, – засомневался гусар, – как-то это…

– Неблагородно?

– Я не это хотел сказать, но… – опять замялся ахтырец.

– Понимаю вас – непривычно. Однако мы не расстреливаем противника, как бекасов на охоте. Сами можете убедиться, что я тоже только благодаря случаю имею возможность беседовать с вами после боя.

Беседу пришлось немедленно прекратить, так как после въезда на небольшой холмик, впереди, верстах в двух, открылась деревенька.

– Елькин! Анацкий! – подозвал двух гусар поручик, мигом позабыв о нашем споре. – Ко мне!

Подъехавшие двое кавалеристов являлись просто вопиющей противоположностью друг другу: один (как потом выяснилось – Елькин) был черняв, коренаст, и даже сквозь доломан с ментиком чувствовалась огромная сила мышц этого парня, хотя качком, в представлении двадцатого века, он совершенно не выглядел. Второй, напротив, сухощавый блондин, однако внутренняя сила ощущалась и в нём.

– Поскачете в деревню, – начал ставить задачу Мокроусов, – если спокойно – просигнальте. Если там французы… Ну, сами знаете – начинайте стрелять.

Гусары молча кивнули и приготовили заранее свои мушкетоны.

Странное оружие даже для начала века девятнадцатого – мушкетон. Короткое ружьё, стреляющее дробью…

Какую ценность оно может иметь в настоящей войне? Это же не охота на уток!

А ведь может! Именно в лёгкой кавалерии может. Когда на скаку не особо прицелишься, но именно сноп летящих мелких шариков представляет из себя большую опасность, чем тяжёлая пуля – она одна-то почти наверняка не попадёт, а вот кучка свинцовых шариков, наоборот, – попадёт почти наверняка. Ну, хоть один. И пусть даже не во всадника, а в лошадь…

Ну да ладно: сейчас встречного кавалерийского боя не предвиделось, но опять же было значительно более «выгодно» пальнуть по укрывшемуся в избе или в кустах стрелку той самой дробью, а не пулей.

Хотя называть данные заряды дробовыми, тоже не совсем верно – не рябчиков ведь ею бить. Скорее можно сравнить эту «дробь» с охотничьей картечью двадцатого века. Той, которая и кабана свалить может.

Наши разведчики помчались в деревеньку галопом, а мы тронулись следом неспешным шагом – не стоять же на месте. Опасности там быть не должно, но проверить, что и как, следовало – не к тёще на блины едем, война всё-таки.

Елькин с Анацким вернулись скоренько:

– Так что, ваше благородие, французов там нет, но были. Все припасы подчистую побрали, да ещё и двоих мужиков зарубили, тех, кто зерно отдавать не хотел.

– Понятно, – нахмурился Мокроусов. – Вперёд!

Отряд прибавил ходу, и уже через пару минут мы въезжали в деревню. Население знало, что входят «свои», но особого радушия на лицах крестьян не наблюдалось.