Шпагат счастья [сборник] - страница 11

— Макси, — кричит ведущий, — подумайте о наших производственных расходах.

Он ставит в первую чашу набор чемоданов из алюминия общей стоимостью 2 236 DM. Но Макси продолжает сидеть на полу.

— Садовую качалку! — кричат из публики. Ведущий и его ассистентка ставят садовую качалку на другую чашу весов. Претендентка начинает слегка приподниматься над полом, но призы ее все еще не уравновешивают.

— Сон! — кричит публика.

— Макси, — говорит ведущий, — расскажите нам, какой сон вы скрываете от нас, и вам станет легче.

Макси краснеет.

— Я, — тихо говорит она, — нахожусь в одной местности, где серое небо. Кругом одна галька. Безлюдно, вокруг только камни, у меня хриплое дыхание. Вдруг появляется процессия. Это зловещая процессия, потому что не видно, каких святых несут с почитанием. Носилки занавешены черным. Носильщиков тоже не видно. Слышны только их шаги по гальке. Я пугаюсь. Хочу убежать, но не могу стронуться с места. Вдруг порыв ветра подхватывает одну из черных занавесок и распахивает ее. Я вижу, что на носилках лежит толстая голая женщина. Я смотрю ей прямо в промежность. Это роженица. Из нее все время что-то вываливается. Внезапно я понимаю, что это я лежу на носилках. Это я сейчас рожаю все население Земли. Я вижу, как я рожаю. Я жду того момента, когда подарю вам Спасителя.

— Аплодисменты Макси! — призывает ведущий. Чаша весов, на которой сидит Макси, раскачивается теперь на одной высоте с призами.

— Маат? — жуя, переспрашивают коллеги. — Маат заблудился где-то в здании. Обеденный перерыв довольно длинный, — говорят коллеги, — да и здание большое, — говорят коллеги. — Мы никогда не видели Маата здесь в столовой, — говорят коллеги. — Вероятно, он не может ее найти. Наверное, он и рот-то свой найти не может. — Коллеги смеются. — Он, должно быть, — говорят они, — слоняется по залам рядом со Средневековьем: этнография, Африка, семь залов. Искусство Индии — пять отделов. Для нашего коллеги Маата, — говорят сотрудники, — прошлое — это свет в окошке.

Маат идет через шелестящий лес жестов. На время обеденного перерыва он покинул свои залы. Его тянет к соседям — туда, где жесты образуют темные леса, туда, где он может заблудиться среди их значений, туда, где берегут людей и богов, которые строго смотрят на него, но на удивление доверчиво поднимают руки.

Преодолев лестничную клетку, Маат попадает в Африку. Сначала ему надо привыкнуть к темноте. Его коллега, смотритель Африки, неподвижно стоит перед огромным контуром континента. Африка прибита гвоздями к стене — ощипанный, обугленный петух, висящий вниз головой и рассматривающий обувь смотрителя. Вентиляционная установка с грохотом прогоняет теплый воздух. Маат идет дальше. Лес начинает смыкаться вокруг него. В витринах, подвешенные на нитях, висят орудия труда, музыкальные инструменты, оружие, головные уборы.

Они подсвечены снизу, равномерно и блекло, поэтому выглядят так, будто никогда не отбрасывали тени. Они выглядят так, будто к ним никогда никто не прикасался — кроме реставратора. Все предметы перед глазами Маата пронумерованы и законсервированы, но он ищет до тех пор, пока не находит самые первые жесты: жесты из темного дерева, из меди, из слоновой кости. Руки протягивают ему калебасы, собирают кокосовые орехи, ведут за поводья вьючных животных. Женщины поддерживают руками свои груди. Мужчины держат обеими руками бороды. Бьют барабаны. И посредине Африки, на черном помосте, стоящем на покрытом ковром полу, возвышается Тот, вокруг которого, вероятно, все и вращается, Тот, кто обрел покой, Тот, кто поднял руки перед солнечным сплетением, одновременно защищаясь от Маата и приветствуя его. Это бронзовый бог. Маат больше не боится заблудиться в Африке. Он нашел, что искал. Этот бог из бронзы и притягивает его, и отвергает, — как и любой бог, он отклоняет накатывающееся на него время.

— Маат? — спрашивают двое коллег. Они прислонились к стендам с информацией между Индией и Монголией. — Маату место в Средневековье, — говорят они. — В поворот, — рассказывает один из сотрудников, — в который входишь на сто двадцать, много — на сто тридцать, другой может войти и на сто шестьдесят. Маат часто растворяется в воздухе, — говорят коллеги, — особенно в обеденное время. На повороте стоит ограничение восемьдесят, — говорит второй сотрудник. Потом они идут за угол и пропадают в заставленных просторах Монголии.