Шпагат счастья [сборник] - страница 52

«Наутилус» слегка качнулся, как будто его толкнули. Оцепенение постепенно проходит. Машины и компасы пробуждаются. Сооружение начинает двигаться. После 1830 морских миль подо льдом ждет пентаграмма из металла, которую следует носить на ленте, как руку в повязке после выигранной битвы. Теперь необходимо только найти полынью, чтобы всплыть и послать триумфальную радиограмму. («Мир твердой веры — веры в приборы, в физические законы и в Бога».)

Эхолот работает вдоль нижней стороны массивных блоков, сигнализирует о расстоянии между ними и задумчиво рисует картину странствующих теней. Он исследует и дно. Оно удаляется все дальше, круто понижаясь в неизведанное. («Рассеченный рельеф дна, причудливый, как лунный кратер».) «Наутилус», подвижный в подвижной среде, скользит через океан.

Своему духовному отцу он передаст в качестве подарка кусок льда, который тотчас растает, когда тот протянет к нему руку.

Вот они — стоят втроем на палубе шхуны, качающейся в ясных, по вечерам окрашенных в табачный цвет водах Шпицбергена, и курят трубки. Перед ними пустынные просторы. Это инженер Август Соломон Андре, физик Нильс Стриндберг и Кнут Френкель, по призванию солдат. Трое мертвых, чьи копии улыбаются в камеру. Шхуна покоится в вечернем штиле, слегка накренившись на левый борт, потому что те трое, стоя там рядом друг с другом, прислонились к поручням. Их судьба, как убитый медведь, уже обозначается за их плечами — невидимая, но тяжелая. Андре опустил глаза и повернул голову к своим спутникам. Действительно ли он улыбается? Мне не удается уловить его взгляд. Нильс Стриндберг и Кнут Френкель придвинулись друг к другу. Они стоят полуобнявшись, уверенно кивают головой в сторону Андре, потом смотрят прямо, навстречу тому, что их ожидает. Покрытые снегом горы оформляют картину прибытия. Защитой от холода им служат шерстяные шарфы и шапки, множество одетых один на другой пуловеров и теплые куртки. Outdoor — фантазеры anno 1897, у которых нет ничего, кроме мужества. Андре обращается к двум остальным, он говорит, что хотя их и считают сумасшедшими, весь мир вскоре последует их примеру. Стриндберг и Френкель кивают. Андре отворачивается и с большим интересом смотрит на нос шхуны. Я перематываю пленку назад и заставляю его еще раз повернуть голову. Только тогда, когда он проделывает это в замедленном темпе, когда можно рассмотреть движение его головы кадр за кадром, я вижу в затемненном, недодержанном при проявлении пленки отпечатке его лица то мгновение, в котором отразилось предчувствие. Андре мерзнет. Его пронизывает холод, бесцеремонно господствующий в пустынных просторах. Между складками его лба блестят кристаллики льда. Я опять прокручиваю пленку назад. Он встает, вынимает кисет с табаком и раскуривает трубку. А за его спиной над сверкающим горизонтом Шпицбергена висит солнце.

Трое на шхуне постепенно становятся силуэтами. Их тихо укачивает начинающаяся зыбь. Они ныряют носом в по-мужски немногословное предвкушение радости. «Скорее бы это произошло», — пишет Стриндберг своей невесте, запечатывает письмо и вручает его времени, которое передаст его в созданный в их честь музей героев.

Потом они бросают якорь и вступают на землю. Крупная галька изумленно хрустит под человеческими шагами. Их принимает бухта, готовая столетиями охранять их наследие. Здесь не растет ничего, но вскоре появляется стена из ящиков, которые они выгружают на землю и складывают штабелями. Они строят опорную базу. С помощью досок и гвоздей из пустоты возникает временное жилище. Они заползают внутрь и мгновенно проваливаются в сон. Довольный, становящийся все громче и громче храп заполняет пустыню. Андре видит во сне, как он снова и снова отодвигает в сторону стул у своего письменного стола в патентном ведомстве, встает и уходит навсегда. Стриндбергу удается эксперимент, где был преодолен закон инерции. Френкель сияет, окруженный толпой очаровательных девушек, желающих отпраздновать с ним его подвиги. У побережья темнеет шхуна. Полуночное солнце охраняет спящих и окружающие их штабелями ящики, оберегает их, как свет ночника, который зажжен, чтобы трое маленьких детей ничего не боялись.