Шпана - страница 31

— Нам в Тибуртине делать нечего, — пояснил Кудрявый. — Тут уж два шага — сам дойдешь.

Америго поцокал языком: надо же, опять этот сопляк ему перечит, вот ведь несознательный какой! Он уже понял, что с Кудрявым нужно терпение, что лучше воздействовать на него уговорами. И Америго терпел, хотя в глазах его при этом открывались такие черные бездны, от которых мороз продирал по коже.

— Вот если мы теперь вернемся, я точно выиграю. Я все их фокусы понял, хошь верь, хошь проверь.

Кудрявый ничего не сказал, только глянул на Сырка: у того от холода рожа стала лиловой, как луковица.

— А деньги? — простуженным голосом проскрипел Сырок.

Америго посмотрел на него, устало прислонился к косяку какой-то ржавой двери и беззвучно пошевелил губами, что, судя по всему, должно было означать: ни один дурак на его месте не смирился бы с подобным заявлением.

— Дай мне полсотни, — заявил он, должно быть, заранее зная, что деньги у Кудрявого есть.

— Клянусь, мы все отыграем да еще в прибыли останемся.

Голос у него был какой-то потухший, не в пример фигуре, напоминавшей своими размерами свиные туши, что свисают с крюков в мясной лавке. Глаза тоже затуманились и сделались маленькими, как у тех свиных туш, а гримаса на угрюмом лице недвусмысленно свидетельствовала о том, что его терпение вот-вот иссякнет.

Кудрявый вздернул брови и возразил писклявым, как у малолетка, голосом:

— Да у меня ни лиры не осталось!

Америго уселся на оббитую ступеньку.

— Пусть я потом десять лет в “Реджина-Чели” отсижу, но нынче ночью должен выиграть, — тихо обронил он.

Во, влипли, внутренне содрогнувшись, подумал Кудрявый и промолчал, чтоб не выдать своего страха. Но Америго после эффектной паузы вновь принялся их увещевать; неожиданно голос его зазвучал громче и строже.

— Мне не привыкать, ведь я уж несколько лет отмотал.

— Ну да? — удивился Сырок. — А где? На Порта-Портезе?

— Угу. — Лицо Америго потемнело от неприятных воспоминаний, губы задрожали и сморщились. — Загребли за смертоубийство.

— Иди ты! — еще больше заинтересовался Сырок. — И кого ж ты приложил?

— Овцу, — с неподдельным отчаянием вымолвил Америго. — Но пастух, язви его душу, увидал и заложил меня. — Брови его поползли вверх, лоб покрылся морщинами, глаза были полны слез. — Чтоб их всех! А исполосовали-то как!.. — В голосе верзилы послышались визгливые нотки, как у плачущих женщин, видно, давняя несправедливость до сих пор не давала ему покоя. — Как исполосовали! Вот, гляди… — он выдернул рубаху из штанов и заголил спину. — На всю жизнь шрамы останутся.

— Что ж они с тобой сделали? — спросил Сырок.

— Что сделали, что сделали! — заскрежетал зубами Америго. — Высекли — вот что сделали, язви их! Видал, шрамы до сих пор остались, — повторил он, задирая рубаху до самой шеи.

На голой, широкой, как стальной лист, спине играли лунные блики, и больше никаких следов насилия заметно не было. Сырок наклонился, дотошно обследовал поверхность по всей длине огромного хребта, вздымающегося над ремнем, и наконец изрек:

— Гм!

— Видал? — выговорил Америго позаимствованным у матери слабым голосом.

— Ни хрена там нет! — заявил Сырок.

— То есть как?! Посмотри получше.

Парень снова вперился в огромную спину и понял, что хочешь — не хочешь, а надо ему потрафить, поскольку Америго метнул на него такой взгляд, за которым шуткам конец.

— Черт побери, — наконец выдавил Сырок.

Америго опустил рубаху, заткнул ее в штаны. Слезы вмиг просохли, глаза вновь приобрели обычный желтоватый цвет и точно остекленели. Его брехня и жалобы должны были послужить сокрушительными аргументами. И тем не менее Кудрявый не произнес ни слова.

— Пошли! — не допускающим возражений тоном заключил Америго.

Но, видя, что Кудрявый все еще мнется, пустил в ход последний, не дающий осечки трюк — двумя пальцами аккуратно взял его за рукав куртки.

— Пошли, кореш, пошли! Хочешь, чтоб я с тобой всякое терпение потерял? — добавил он сокрушенно, как будто лишь жестокая необходимость заставила его произнести эти слова и вина за это полностью возлагается на Кудрявого.

Они вернулись в логово картежников, и еще на ступеньках под тяжелым взглядом Америго Кудрявый вытащил полсотни. Игра в кухне продолжалась. Никто не заметил их ухода, и возвращение их тоже никого не взволновало. Но теперь, пока Америго был увлечен игрой, пока он снова в пух и прах не продулся, Кудрявый бочком-бочком протолкался к раковине, шмыгнул за дверь и был таков.