Шпана - страница 44

Старика тоже порядком развезло: физиономия вытянулась и совсем поглупела. Он сидел и мечтательно щурился на свет загаженной мухами лампы.

— Ты бы хоть дочек нам показал, что ли! Карточки-то поди при тебе? — озорно крикнул Плут, а про себя подумал: как пить дать, страхолюдины, зато, как он бумажник вытащит, расколем его еще на литр и смоемся. Старик с готовностью достал бумажник, неуклюжими пальцами обследовал его, отделение за отделением, и вытащил фотографию девочки, снятой для первого причастия.

— Это она сейчас такая? — спросил Кудрявый, вдруг ощутив какую-то неловкость.

— Нет, нет, сейчас не такая! — забормотал старик и опять начал рыться в бумажнике.

Потом не утерпел и показал свое удостоверение личности. На фотографии он был при параде: в черном костюме с белым воротничком и волосы прилизаны, как у Руди. Бифони Антонио, сын покойного Вирджилио, родился в Ферентино 3.XI. 1896. Еще в бумажнике обнаружились три лиры мелочью, билет коммуниста, два заявления в страховую кассу и свидетельство безработного. Наконец он извлек другие фотографии. Кудрявый и Плут принялись их заинтересованно рассматривать.

— Ты глянь, какие красотки! — выдохнул Кудрявый, подкрепив слова красноречивым жестом.

— Я беру вот эту, — тихонько, чтоб не слышал старик, подхватил Плут. — А ты вон ту возьми.

От остерии до указанного стариком пункта им надо было пройти мимо Порта-Фурба, свернуть на Куадраро и срезать напрямик между домами; там за ними и начинаются огороды, с одной стороны примыкающие к городской бойне, с другой — тянущиеся, насколько хватает глаз, до самого горизонта.

На бойне стояла навозная вонь, смешанная с запахом фенхеля, а в центре двора зачем-то стояли обнесенные ветхим плетнем часы с боем, полностью разбитые, если не считать медного корпуса.

— Вон туда!

Старик оскалился, как голодный волк в предчувствии добычи, скрючился и на цыпочках засеменил вниз, туда, где кончалась покосившаяся изгородь и начинался ряд отдельных неровных балясин. По этим балясинам они и добрели до лесенки: меж нею и балясинами был узкий проем, а вернее, лаз, прикрытый шершавой дранкой и камышом. Старик начал их разгребать, опустившись на колени в промокшие от росы травы: подорожник, портулак, мальву, лебеду. Через эту дырку они наконец проникли в залитый лунным светом огород.

Как ни полон лунный диск, а изгороди на противоположной стороне огорода не разглядеть. Луна уже вскарабкалась высоко в небо, казалось, не хочет больше иметь дела с миром, вся погрузилась в свои небесные дела, а земле показывает задницу; однако же с этой серебристой задницы лился почти дневной свет, озаряя и присыпая белой пылью овощи и сорняки, торчавшие из утрамбованной земли упругими пучками. Слева в тени виднелась кривая, наполовину утопленная в лебеде сторожка, а вокруг нее простирались золотисто-зеленые заросли латука и порея. Там и сям валялись груды соломы и садовый инструмент, брошенный мужиками: благодатная земля сама о себе заботится, — на кой ее еще обрабатывать?

Но старик явился за цветной капустой и на всякую зелень даже глядеть не стал. В сопровождении юных сообщников, он не теряя времени, устремился по тропке к верному ориентиру — лопате, воткнутой, как палец, в грядку с цветной капустой. Слева и справа от нее проходили точно такие же грядки с огромными, круглыми головками цветной капусты.

— Налетай! — скомандовал старик, держа наизготовку нож, и стал отважно рубить кочаны направо и налево.

Двое подручных остановились, посмотрели на него, потом переглянулись — и ну хохотать. Так разошлись, что их, наверно, было слышно у самого Куадраро.

— А ну тихо! — цыкнул на них старик, выглянув из капустного леса.

Ребята на миг приумолкли. Каждый выбрал себе кочан с краешку, не углубляясь в чашу. За неимением ножей они выдирали капусту из жирной земли вместе с навозом, стеблем и корнем, бросали как попало в стариков мешок, а потом еще утаптывали ногами. А вскоре и вовсе разохотились поиграть кочнами в футбол.

— Цыц, я сказал! — снова прикрикнул старик.

Но Плут и Кудрявый все никак не могли угомониться — находили себе развлечения с мешком до тех пор, пока старикашка не взвалил его на спину и не побрел, шатаясь от тяжести. Тогда Плут как ни в чем не бывало его окликнул: