Шпион Наполеона. Сын Наполеона - страница 16

Среди приглашенных, которые находились с правой стороны от Наполеона, он тотчас же заметил одну группу, менее блестящую, чем другие. Только одно лицо, составляющее центр этой группы, отличалось богатством костюма. Вся грудь его была вышита золотом и украшена аксельбантом, а на его меховой шапке красовались громадные белые перья. Что же касается офицеров, которые его окружали, то они точно все сговорились явиться на бал в походных костюмах. На них были накинуты тяжелые походные шинели, и вместо шелковых чулок на ногах были надеты высокие запыленные сапоги, на которых еще виднелись следы путешествия. Наполеон очень взыскательный к этикету, по-видимому, однако, не был ни удивлен, ни оскорблен этой небрежностью.

Напротив, его лицо прояснилось еще более; чувство доверия и приветливости выразилось в его глазах, как только он их заметил.

Он замедлил шаги и, обращаясь к императрице, сказал громко:

— Видишь, Жозефина, вот эти заслуживают, чтобы перед ними остановиться. Это четыре славные поддержки империи. Ты знаешь их; помнишь, они были в Тюильри в праздничных костюмах; взгляни на них, как они одеваются, чтобы одержать победы! Вот Даву, который ведет двадцать шесть тысяч человек 3-х корпусов великой армии в Германию. Вот Сульт, начальник сорока тысяч бойцов 4-го корпуса. Вот Ней, храбрый из храбрых, у которого в распоряжении только двадцать четыре тысячи человек, но он один стоит их всех. А вот Ланн, которого я вызвал из Португалии в Булон; я возьму его с собой из Страсбурга в Вену, потому что я не хочу и не могу ничего сделать великого без него. Кроме них, у меня есть Бернадот, который направляется из Ганновера во главе семнадцати тысяч старых солдат, Мармон, который идет из Голландии с двадцатью тысячами человек; он известил сегодня утром, что потерял дорогой только девять отсталых, и Ожеро, который будет здесь только через восемь дней с пятнадцатью тысячами ветеранов, которых он ведет сюда из глубины Бретани… О Мюрате уже я не говорю: ты, должно быть, его видела первого при входе в зал, так как он прекрасен, как небесное светило. Скажи им всем доброе слово, мой друг! Судьба Франции в их руках: это — мои наместники.

После этих слов в зале произошла сцена, трогательная по простоте… Эта императрица, разодетая в белое с золотом платье, с накинутой на своих грациозных плечах красной бархатной мантией, опушенной горностаем, должна была в продолжение одной минуты олицетворить целую нацию перед глазами начальников армии. Она слегка пожала концы затянутых в перчатки пальцев Наполеона, как бы прося представить себя этим героям, хотя она уже давно их знала. Пока они, бледные и озабоченные, смотрели на нее, она сделала им низкий придворный поклон, выражая свою почтительную благодарность и чувство восхищения.

Казалось, что сама Франция приветствовала своих маршалов.

— Благодарю вас! — сказала она, обращаясь к ним и выпрямляясь во весь рост.

И, бросив грациозно ласкающий взгляд на их походный костюм, она продолжала свой путь через весь зал, среди низко склоненных от волнения и почтения голов.

— Черт возьми, — сказал Ланн своему соседу, когда императорская чета удалилась, — изобретательно же это животное.

И его маленькие черные глазки заморгали, чтобы проглотить несколько слезинок, так как, по словам Наполеона, «Ролан армии» был в одно и то же время самый впечатлительный и плаксивый человек… когда не было Ожеро.

Даву и Сульт наслаждались с законной гордостью оказанной им честью. Что же касается до Нея, то его воинственное лицо сделалось настолько красно, что его волосы огненного цвета и морщины на щеках, казалось, превратились в белокуро — золотистые.

Мюрат слышал лишь похвалы своему костюму.

Вскоре праздник оживился, хотя потерял свою торжественность. Наполеон удалился в другую комнату, оставив Жозефину сидящей в конце залы среди придворных дам.

Но Жозефина вздумала воспользоваться таким важным случаем, чтобы больше сблизить некоторых из своих прежних приятелей, старинных аристократов, которыми она любила себя окружать, с воинами-авантюристами, уже образовавшими, хотя и без титулов, новую аристократию, рожденную победами. Около нее находился любезный старый граф Коленкур, смотревший с очевидным сочувствием на маршалов, которым император только что оказал необыкновенную честь.