Шпион Наполеона. Сын Наполеона - страница 17

— Возьмите под руку де Коленкура, дорогая герцогиня, — сказала Жозефина, обращаясь к своей соседке, г-же Ларошфуко, — проводите его к Нею, Ланну и другим. Он знает их только по имени. Представьте их от моего имени. Вы согласны, скажите, мой дорогой друг? — спросила она своего верного телохранителя.

— Я буду очень счастлив тоже приветствовать этих господ, — ответил, поклонившись, всегда любезный старый дворянин. — Это превосходные воины, и я часто сожалел, что мог ими любоваться только издали.

— Вы не очень будете строги к их манерам? Не правда ли? — спросила Жозефина. — Подумайте только, что они сыны своих подвигов и чаще посещают лагерь, чем салоны.

— Э, ваше величество, не все ли мне равно? Вы знаете, что я сам старый рубака.

При этих словах Коленкур любезным жестом предложил свою руку г-же Ларошфуко.

— Если вы позволите, — сказал он, направляясь к группе прославленных начальников, — то представьте меня сначала маршалу Ланну. Этот человек мне очень нравится. У него прекрасная воинственная фигура. А затем…

— А затем? — спросила г-жа Ларошфуко…

— Признаться ли вам в моей слабости? Он пудрит волосы, а потому, должно быть, самый любезный из маршалов.

Герцогиня имела хитрость ничего ему не ответить и направилась с ним к маршалу. Она сказала, подойдя к Ланну:

— Ее величество поручила мне представить вам г-на де Коленкура, старого генерала, очень заслуженного. Он всегда любил славу и очень желал бы познакомиться с вами.

Лицо Ланна осветилось доброй, радушной улыбкой, и, крепко пожимая руку Коленкура, он сказал:

— Очень тронут, старина! Я люблю старинных воинов. У них всегда можно чему-нибудь научиться. Скажите, вы служили в армии — двуногой или четвероногой?..

Удивленный Коленкур не мог сдержать ужасный приступ кашля, который помог ему скрыть свое удивление.

— О! Черт возьми! — продолжал Ланн. — По-видимому, мы теперь поступили в полк королевских пер… что ли?!

Так как кашель Коленкура усиливался, то он стал тихонько поколачивать в спину «старины», как делают детям, когда они подавятся, быстро глотая кушанье.

— Черт! Черт! Это упорно, как коклюш… Причина известна, папочка!

Камергер Жозефины едва удерживался от гнева, и хотя он сердился, но победил в себе дурное настроение и протянул, улыбаясь, свою коробочку с конфетами маршалу.

— Ну, еще, — заметил последний, — теперь бонбоньерка!.. Ах, уж эти свиньи, офицеры старого режима, поверите ли, что они умели заботиться о себе.

Но не успел он окончить фразы, как один из его адъютантов приблизился к нему и шепнул ему на ухо несколько слов. Маршал сразу совершенно переменил тон.

— Простите меня, г-н Коленкур, — сказал он громко. — Кажется, что вы отец двух храбрых молодых людей, из которых один в двадцать семь лет уже полковник в карабинерском полку… Это уже одно доказывает, что вы хороший француз… Вы воспитали для страны ваших мальчиков! Вы их не продали за границу, как многие другие!.. Позвольте мне расцеловать вас.

И, не дождавшись разрешения, он обхватил своими крепкими руками плечи старого аристократа и прижал его крепко к своей груди.

— Прекрасный воин! Прекрасный воин! — говорил Коленкур императрице несколько минут спустя. — Но, Боже мой, какой у него разговор!..

— Но вы хотели познакомиться в особенности с генералом Ланном, граф? — спросила Жозефина.

— Это правда, но я никогда не предполагал, что можно в одно и то же время пудриться по-маршальски и иметь манеры «sans-cullottes».

— Не хотите ли, чтобы вам показали других? — спросила Жозефина.

— Благодарю вас, ваше величество, я подожду еще немного: мне нужно прийти в себя. Как я подумаю, что выбрал этого по случаю его пудреных волос!..

— Что было бы, — возразила тихо г-жа Ларошфуко, — если бы вы услышали Ожеро!..

— Как?! Тот еще лучше?!

Внезапно появился Наполеон. Но теперь это был не тот спокойный и счастливый человек, который несколько мгновений тому назад проходил по зале с Жозефиной. Смертельно бледный, с бледными губами и нахмуренными бровями, он искал глазами маршалов и незаметно для других подзывал их к себе. Толпа раздвинулась. Вскоре у двери, в которую он только что вошел, собралась группа, с виду очень внушительная. Наполеон в своем легендарном мундире, в белых шелковых панталонах и чулках, Даву, Ней, Сульт и Ланн в походных одеждах. Мюрат, блестящий, как венгерский магнат, и, наконец, маршал Дюрок, возвратившийся из Берлина и напрасно пробовавший склонить молодого прусского короля к союзу.