Штопор - страница 45
Еще с училища Николай приучил себя летать по приборам, независимо от погоды, и не раз благодарил первого инструктора за науку: привычка выработала в нем не только требовательную натуру, но и высокую чувствительность к машине, порой ему казалось, что он улавливает ритм ее работы, как биение своего пульса, и это позволяло быть в небе хозяином положения, выходить благополучно из довольно сложных и неожиданных ситуаций.
Завидев издали командирский «газик», Николай построил экипаж и, когда майор вышел из кабины, доложил о готовности к полету.
— Потренировались? — спросил Владимиров.
— Как учили, — ответил за всех Николай.
— Тогда поехали, — по-гагарински скомандовал майор и первым шагнул в кабину. Сел в кресло, пристегнул парашют, окинул приборы цепким, внимательным взглядом. — Командуйте, Николай Петрович, и не отвлекайте на меня внимания. Считайте своим подчиненным, вторым пилотом.
— Постараюсь, — улыбнулся Николай.
Уважительное «Николай Петрович», доброжелательность, спокойный тон сняли с него последние остатки робости, которая присуща каждому человеку в ответственный период, когда испытываются знания, мастерство, характер, и Николай повел на взлет машину так уверенно, словно вчера пилотировал ее. Когда сделали круг и бомбардировщик сел, Владимиров спросил:
— Сам полетишь или еще кружок сделаем?
Можно было лететь и самостоятельно, перерыв почти не сказывался, но Николай попросил:
— Сделаем еще кружок, товарищ майор, для гарантии.
Николая всегда восхищали сдержанные, хладнокровные люди, умеющие в любых ситуациях скрывать свои эмоции, чего ему не хватало и чему он страстно хотел научиться. Лев Владимиров был на год моложе Сташенкова, но выглядел серьезнее и мудрее, а по командирским и человеческим качествам превосходил своего предшественника намного. Присутствие его рядом не сковывало, не раздражало, а вселяло уверенность, и Николай второй полет по кругу завершил с такой же легкостью и чистотой, как и первый. Владимиров по-дружески положил ему на плечо руку:
— Теперь давай со вторым пилотом. Потренируешься — и на завод.
Аленка подошла к Наталье, сидевшей за швейной машинкой (та готовила пеленки, распашонки Аленкиному братику — она почему-то была уверена, что родит сына), и потянула мать за подол.
— Чего ты хочешь, маленькая? — спросила Наталья.
— Хочу к бабе и дедушке, — требовательно заявила Аленка.
Наталья отложила шитье, ласково погладила дочь по румяной щеке.
— Но они далеко. К ним надо самолетом.
— Ну и что, давай самолетом, — стояла на своем дочь.
— А как же папа? Он прилетит, а нас нет?
— Он к нам приедет.
— Ему нельзя, — стала объяснять Наталья. — Он на службе: надо здесь находиться.
— А почему его нету здесь? — надула губки Аленка.
— Он в командировке, получает новые самолеты. Вот получит и прилетит.
— А почему так долго?
И в самом деле, его не было уже целую неделю, и Наталья встревожилась: а вдруг что-то случилось? После вынужденной посадки из-за афганца, когда она впервые ощутила всю опасность работы мужа и стала относиться с недоверием к самолетам, ему еле удалось уговорить ее лететь обратно. Но то на пассажирском самолете, где, утверждал Николай, девять девяток надежности, а это боевые, на которых он всякие сальто-мортале вытворяет. Это раньше она не волновалась и не переживала за него, теперь же… стыдно вспомнить о том…
Дочь подергала за подол.
— А когда он прилетит?
— Скоро, доченька, скоро. — По радио начали передавать последние известия. — Ложись спать и спи крепко-крепко. А папа прилетит, подарки нам привезет. Ты чего хочешь?
Аленка закусила палец, задумалась.
— Знаешь чего, мамуля? Мороженое. Какое мы в Москве ели. И много-много, чтоб бабуле с дедушкой повезти. У них зубиков нет, они будут язычком лизать. Правда?
— Правда, доченька. Только не довезет папа из Москвы мороженое, растает оно. А вот на будущий год полетим в отпуск, тогда снова будем есть разного-разного, какое тебе понравится.
Наталья помогла дочери переодеться и уложила ее в постель. Стала читать сказку про Конька-горбунка.
— А когда папа покатает нас на своем самолете? — спросила вдруг Аленка.