Штопор - страница 57

В курсантские годы Николай не очень-то любил лекции, какие бы важные и интересные они ни были, предпочитал летать или даже ремонтировать, драить самолеты; теперь же обнаружил в себе поразительную усидчивость — аварийные ситуации на испытательном полигоне не прошли даром, приучили его к скрупулезности, требовательности.

Особенно нравились ему занятия по тактике. Преподаватель тактики полковник Иванцов, в недавнем прошлом военный летчик-истребитель, командир авиационного полка, затем военный советник в Сирии, умел рассказывать поучительные примеры из боевого опыта авиации и завоевывать внимание слушателей.

Его влюбленность в авиацию была настолько велика, что он нередко переоценивал ее значение в тех или иных сражениях. Николай однажды возразил:

— Анатолий Владимирович, а не кажется вам, что в современной войне приоритет переходит к ракетным войскам, они являются основной ударной силой?

— А разве авиация не стала ракетоносной? — парировал Иванцов. — Ударная мощь ее возросла в десятки, сотни раз.

— Но ракеты менее уязвимы, их труднее обнаружить. — И он рассказал об испытаниях на полигоне, о случае, когда чудом остался жив.

— Любопытные факты. Но давайте спор наш завершим после занятий…

Они остались в классе, и Иванцов, не мудрствуя лукаво, признался, что работает над книгой о тактическом мастерстве летчиков, воевавших в Корее и на Ближнем Востоке.

— А вы разрабатывали тактику на полигоне, и у вас немало интересных примеров, потому буду рад иметь такого соавтора, — предложил Иванцов.

— Спасибо, — поблагодарил Николай, — но я — пилот, или, как у нас говорят, пилотяга до мозга костей, теоретика из меня не получится. Если в чем-то могу помочь — с удовольствием.

Беседы о действиях авиации в Корее, Египте, Сирии стали их излюбленной темой, преподаватель и слушатель подружились, стали бывать друг у друга на квартирах.

Жена Иванцова, Тамара Николаевна, врач-терапевт, преподавала в медицинском училище и уговорила Наталью поступить на годичные курсы медсестер. У женщин появились общие интересы, и они, уединившись в другой комнате или на кухне, не мешали мужчинам.

Иванцов дал Николаю прочитать рукопись, и тот проглотил ее за ночь; полковник собрал уникальный материал, открывающий много нового, поучительного.

— Рукопись надо быстрее издать. Эти боевые примеры явятся хорошим подспорьем нашим летчикам в Афганистане, — горячо заговорил Николай, не предполагая еще, что он будет одним из первых, кто воспользуется ими.

— Надо, — согласился Иванцов. — Но что скажут еще издатели? Полгода жду ответа.

— Долгое молчание — хорошее предзнаменование, — решил успокоить товарища Николай, видя, как он переживает, и понимая, что в жизни и службе Иванцова рукопись играет немаловажную роль.

Наталья верила и не верила своему счастью. Все складывалось так, как она и не мечтала: Николай стал спокойный, внимательный, ласковый, и к ним будто в третий раз вернулся медовый месяц; и работа медицинской сестры увлекла ее, прогнала прежние страхи; благодарности больных, к которым она относилась с душой и делала все, чтобы облегчить их страдания, поднимали настроение. Выходные дни тоже проходили, как праздники: они втроем или с Иванцовыми ездили на выставки, на концерты либо вечерами собирались на квартире и за чашкой чая обсуждали житейские вопросы. Временами счастье пугало Наталью — так в жизни не бывает, чтобы все шло без сучка и задоринки, и она боялась за жизнь Николая. Правда, летал он теперь мало и редко, когда уезжал на стажировку, но и эти короткие дни доставляли немало тревог. А еще, чем ближе подходил выпуск, тем сильнее беспокоил ее вопрос, куда пошлют мужа.

Как-то в госпиталь привезли группу раненых из Афганистана. В одну из палат, где дежурила Наталья, положили летчика, раненного в живот. Как он мучился, как страдал! У Натальи горло сжимали спазмы, когда она видела его конвульсии, обезумевшие от боли глаза. Что только врачи не делали, чтобы спасти его — оперировали не раз, вводили обезболивающие средства, часто меняли холодные компрессы, — боль отпускала на минуты.

На вторую неделю, как раз во время дежурства Натальи, летчик умер, и она рыдала по нему, как по родному.