Шумные соседи - страница 5

Если Афоне верить, то Афоня поднялся к Самуилычу и в вежливых выражениях попросил впредь выбрасывать собачье дерьмо в унитаз. Насчёт вежливых выражений я не поверил. Ну да бог с ним, с моим неверием. Важнее то, что на афонину просьбу Самуилыч заявил: “Оно земле полезно. Кидал и кидать буду. А ты, сопляк, мне не указ!”. Тогда Афоня и зарядил Самуилычу в глаз.

Самуилыч не растерялся, метнулся к оружейному сейфу. Афоня подождал, пока Самуилыч ружьё зарядит, да и треснул старика по лбу. Самуилыч свалился, ружьё выронил. Афоня ружьё подобрал, пальнул в потолок: мол, вставай, старый хрыч, хорош прикидываться!

Когда Самуилыч поднялся, Афоня хотел было поставить старика под ствол да взять с вредного соседа слово чести, мол, никогда-никогда чтоб больше не пакостил, да тут явился я, герой-спасатель, и всю малину Афоне испоганил.

Под конец исповеди Афоня спросил, считаю ли я до сих пор виновным в потасовке-перепалке Афоню, и имел ли я моральное право разнимать бойцов на самом интересном месте.

Я сказал, что Самуилыч, конечно, не подарок, но баловство с ружьём всегда заканчивается трупом. Что бы там Афоня ни говорил о моральном праве, а хвататься за пушку – дело последнее. Если Самуилыч и дурак, раз полез за стволом, то это не значит, что Афоня ангелочек, раз инициативу перехватил. Надо было не давать старику в глаз. Кто первым руки распустил, тот и виновен.

Афоня меня выслушал, опустил голову, пробурчал: “Поди тут разберись!”.

Затем Афоня встрепенулся, вышел на балкон, сказал, что если ещё раз увидит на своих стёклах дерьмо… Дальше шло перечисление всяческих видов умерщвления, из которых “привяжу за шею и уроню с балкона” выглядело детской шалостью.

Когда стоял на балконе, Афоня обращался вроде бы и ко мне, но так, чтобы услышал и Самуилыч. Перестарался. На мой взгляд, Афонины угрозы слышал весь двор. Афонин зычный голос да в вечерней-то тишине…

После гневной тирады Афоня вернулся в кухню, и таки выпил ту рюмку, что налил, да запил ещё одной. Закусил грибочком, посмотрел на меня.

– Ян, я тебя выслушал. Ты говоришь, что виноват я. А я считаю, что тот старый урод. В общем так: если ещё раз старый козёл будет меня своей пушкой пугать, то я его, падлу, его же пушкой и замочу. Будет как самооборона.

Афоня говорил чуть потише мегафона на первомайском параде. Я решил, что речь предназначалась опять не мне, а Самуилычу, который мог стоять на балконе и в вечерней тишине слышать каждое слово Афони.

На мой вопрос: “Как с трупом на руках будешь жить?” – Афоня не ответил.

Я встал.

– Мне пора в душ. Я с вами, бойцовские вы орлы, аж вспотел.

– Ян, так ты это… На меня не злись, ладно?

– Проехали. Причём давно. Мы же соседи. Ты только с пушками больше не балуйся, ладушки?

Афоня изваял неопределённый жест, который можно было расценить и как “Хорош поучать-то!”, и как “Виноват, учту”. Я выбрал последнее.

Я двинулся к выходу. Афоня меня провёл, на прощание ещё раз извинился.

Дома я без промедления влез в душ. Когда в квартире Самуилыча Афоня пошёл на меня с ружьём наперевес, по моему позвоночнику сошла лавина холодного пота. Следы животного страха пришло время смыть.

Я открыл воду на полную. На показания водомера и разбойничьи расценки “Горводоканала” на куб воды мне не наплевать, вовсе нет. Но и душ, больше похожий на весеннюю капель вместо того, чтобы мощными струями воды напоминать душ Шарко, меня не радует.

Пока душ массировал мне плечи, я разминал память: ни с того ни с сего в голову полезли подлянки Самуилыча, за каждую из которых можно схлопотать не только в глаз.

*

*

За те десять минут, что я проторчал в ванной, я вспомнил лишь малую толику того, за что двор желал Самуилычу всего наихудшего. Если Самуилыч умудрился настроить против себя весь двор, то что уж говорить о несчастном Афоне, которого угораздило жить под Самуилычем, этим исчадием ада дворового масштаба. Не мудрено, что Афоня взъелся на Самуилыча до такой степени, что докатился до рукоприкладства.

Итак, за что Афоня взъелся на Самуилыча? Тут двумя словами не ответишь.

Афоня в мой дом въехал в марте, а уже к июню общался с Самуилычем только на ножах. Оно и понятно, ведь фразами “Убью, урод!”, “Замочу падлу!”, “Чтоб ты сдох!” и им подобными Афоня разговаривал с Самуилычем не первый. Те, кто жил в квартире номер три до Афони, потому и съехали, что лишь идиот сможет жить под такими орлами как Самуилыч и его внучок.