Шведское огниво - страница 20

Вот только каким боком здесь оказалась эта прекрасная воительница из тайного убежища в дремучей лесной глуши?

Девушка и не думала ничего скрывать. Откуда приехал к ним в леса этот человек, она не знала. Но язык тамошний он знал хорошо. О чём-то долго переговаривался с бабкой, у которой жила Юксудыр. Потом предложил поехать с ним. Сказал, что отвезёт её к родственникам отца. Они живут в Сарае. Когда приехали сюда, сказал, что они ещё в степи, нужно ждать осени.

– Что за родня не говорил?

– Я им должна была перстень отцовский показать.

Девушка дернула себя за шнурок на шее. На нём висел массивный перстень с красным сердоликовым камнем. Злат поднёс его к огню. Это была печатка. В отблесках пламени на кровавом камне темнела резная вязь.

– Квадратное письмо, – определил Злат, – На уйгурском. Знаешь, что здесь написано?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Как звали отца?

– Батыр.

– Надо же, как просто… А тебя, значит Юксудыр? Что оно значит?

– Дочь лебедя…

– Дочь лебедя. Отец назвал?

Девушка кивнула.

– Давно он помер?

– Лет восемь.

Злат спрашивал, Юксудыр отвечала, Илгизар переводил. Поэтому разговор всё-время повисал в мучительном ожидании. Все уже поняли, что один наиб знает, чем он закончится. Наконец, он протянул девушке её перстень и сказал:

– Лебедями называют кунгратов. Монгольское племя. Из него мужчины Чингизова рода обычно берут себе жён. Мать Джучи, жена Чингизхана была из этого рода. Сейчас они стоят у самого Золотого престола. Могущественная Тайдула из них. Она твоя родная сестра. А твоего отца много лет назад в наших степях звали Кутлуг-Тимур. Он исчез в смуту, когда умер хан Тохта, и никто ничего о нём с тех самых пор не слышал.

В очаг подкинули ещё дров и огонь запылал с новой силой. Котёл унесли, и языки пламени теперь лизали самый свод печи. В зале стало светлей, и из темноты выглянули закопчённые стены, под крышей на тяжёлых балках показались из полумрака пучки каких-то сухих трав, связки вяленой рыбы и грубые холщовые мешки, перетянутые лыком.

Стало тихо. Только угольки потрескивали, вспыхивая и мерцая.

Злат перекинул принесённый хозяином богатырский тулуп на скамью возле самого огня, между столом и очагом, и блаженно растянулся на спине, заложив руки за голову. Его юный помощник тоже перебрался ближе к печи, поджав под себя ноги и примостив на колени ковш с мёдом.

Хорошо было сидеть вот так, никуда не торопясь, и глядеть в загадочную глубину пламени. Или, как Злат, в темноту, словно скрывающую в сумраке под самой крышей, за границей света, что-то неведомое разуму.

Так и прошлое. То скроется во тьме минувшего, как канувший не дно камень, то вдруг, словно озарённое молнией, встанет перед глазами, как живое.

– Вот ведь, снова догнала нас, брат Илгизар, эта треклятая свиная нога, – грустно усмехнулся наиб, – никак не отпускает. Ты копыто хорошо разглядел тогда? Может это не свиная нога была, а чёртова?

Юноша молчал, отхлёбывая из ковша. Он вдруг воочию вспомнил эту самую копчёную ногу, которую увидел три месяца назад в каморке наиба. Она висела на вбитом в стену кованом гвозде и пахла пряными заморскими травами, копчёным салом. Пахла грехом. Запретное для правоверных мясо наполняло рот слюной вожделения и манило к себе в самый разгар священного месяца Рамазан – время поста и воздержания. И тянуло за собой череду преступлений и смертей.

Наиб словно высматривал что-то в затаившейся под крышей темноте:

– Я этого Кутлуг-Тимура ведь хорошо знал. Он при Тохте был эмиром Сарая. Большой человек – куда до него нынешнему. Нашего: хан поставил – хан снял. А за тем стоял целый могучий род. Кунграты. Род царских невест. Или царских матерей – кому как больше нравится. На бабах и шею себе свернул.

Злат замолчал надолго, вспоминая. Потом сел, поджал под себя ноги и тоже устремил взгляд в огонь. Словно сами воспоминания начали жечь его и тревожить:

– Баялунь. Вот снова её вижу, как живую. Глаза умные и злые, как у змеи. И голос ласковый такой. Будто и не говорит, а баюкает. А на лице ни жилка не дрогнет. Только пальцы выдавали – по халату скрябали. Оно и не шутка. Всю власть в улусе тогда она под себя забрала.