Сибиряки - страница 8
Луна высоко стояла над Качугом, серебря сопки, горбатые крыши изб, Нюськин козий треух, воротник, плечи. Хорошее, веселое настроение, поднятое чудесной прогулкой, катанием на круговушке, наконец, шагающей рядом Нюськой, заставило забыть одиночество и невзгоды. И пусть завтра начнется все сначала, пусть опять неприятен будет его разговор с Поздняковым, сегодняшний вечер стоит того, чтобы все повторить снова.
Выйдя на раскатанный шинами тракт, Нюська остановилась, подождала Житова.
— Ой, снегу-то! Давайте отряхну. — И, сбросив рукавицу, принялась отряхивать Житова. Бесцеремонно расстегнула ворот его шубы и, выгребая голыми пальцами снег, задышала в лицо:
— Еще простынете. Кто вас, москвичей, знает, какие вы…
— А вы, Нюся, не простудитесь?
— Вот еще! Поди, в валенки набралось? Обопритесь на меня, выбейте, а то ноги мокрые будут.
— А у вас не набилось?
Нюська выставила вперед валенок, засмеялась:
— У меня не набьемся!
Валенок плотно облегал в икре Нюськину ногу. Житов воспользовался предложением, поочередно выколотил из-за голенищ снег и тоже отряхнул Нюську.
Они не торопясь двинулись трактом. Нюська взяла под руку Житова, слегка прижалась к нему плечом.
— Что ж вы молчите, Евгений Палыч? Я вам не нравлюсь, да?
Внезапный откровенный вопрос вновь ошарашил Житова. Как ее понимать? Уж не собирается ли она снова разыгрывать его? Посмеяться? Но Нюськино лицо, обращенное к нему, было серьезно.
— Да нет, нравитесь, Нюся. Очень нравитесь…
Житов не соврал. В этот момент Нюська была так мило наивна и так хороша в этом хрустальном свете, что Житов, кажется, никогда еще не испытывал подобного ощущения близости девушки. Все в Нюське было как-то проще, откровеннее и потому приятнее, ближе. Не было далеких намеков на внимание, сложных, слишком умных происков, умышленно отвлеченных речей (это уже было знакомо Житову). Да и сам Житов, случалось, не решался вот так слишком уж просто, без обиняков… Но ведь Нюська совсем ребенок. Чудесный милый ребенок… А может быть, ее тянет к нему не сам он, а его положение технорука, единственное на весь автопункт звание инженера? И завтра же сама Нюська будет так же просто и весело делиться с подружками своей легкой победой?..
А Нюська молча шла рядом, старалась угодить в ногу, размахивая свободной рукой. И вдруг запела: громко, без напряжения, будоража ночь:
Житов невольно оглянулся на тракт. Ни души. Зачем она это?.. Так вот чьим голосом восхищался он столькими вечерами!
— Это не вы ли поете частушки, Нюся?.. Я ведь вас каждый день слышал.
— Ну уж и каждый.
— Ну часто. У вас чудный голос. Знаете, как называется ваш голос?
— Как?
— Контральто!
Нюська неожиданно рассмеялась.
— Угадали. Мне учитель пения наш давно говорил.
— Так вы учитесь пению?
— А он многих учит. На пенсии он, что ему делать? Вот и ходим к нему…
— Ходим! — едко передразнил Житов. — Да как вы можете так спокойно… нет, не то, равнодушно говорить: «Ходим»! Да вы знаете, какой у вас голос! У вас же редкий дар! Вам бегать надо к учителю… только не тут, а к настоящим, знающим педагогам!.. — Житов заговорил горячо, с жаром, кажется, готовый тут же отправить ее в консерваторию, умоляя беречь и не растрачивать дарование на частушки. А Нюська слушала, прижималась к его плечу и, заглядывая ему в лицо, беззвучно смеялась.
— Вы не верите, Нюся? — вдруг оборвал свою пылкую речь Житов.
— Да чего же мне верить-то? Вы же еще не директор консерватории, правда?
— Ректор, — поправил, обидясь, Житов.
— Ну ректор. Смешной вы, Евгений Палыч… Только вы не серчайте… Раньше все косу мою расхваливали, в музей ее собирались отдать… — И Нюська весело, заразительно рассмеялась.
Житов посмотрел на ее опушенное инеем удивительно красивое лицо, не в силах сдержать улыбки.
Нюська сбавила шаг, умолкла. Молчал и Житов, снова поддавшийся приятному, ласкающему его чувству. Какая чудесная, волшебная ночь! Пусть она длится, длится! Пусть никогда не кончается этот лунный тракт, не свернут с него к нежданной калитке Нюськины ноги. Вот так и идти, идти вместе…