Сигнал надежды - страница 7
— Реакционеры?
— Кто?
— Эти учёные.
— Разумеется.
— А может быть, они правы?
— Скажите это на ближайшей конференции. Я посмотрю, что с вами сделают.
— Психиатра Карташов к себе на пушечный выстрел не подпустит… — задумчиво произнёс Корнильев, не обратив внимания на последние слова невропатолога.
— А ему тут делать нечего.
— Какая тема вашей диссертации, Глеб Афанасьевич?
— Я всё по пирамидальным путям ударяю.
— Ну что ж, ударяйте, — согласился Корнильев.
Неожиданно зазвенел телефон, и невропатолог так подскочил в кресле, что Николай Александрович рассмеялся. И была в его смехе явная укоризна. А невропатолог вынул платок и вытер пот со лба.
В коридоре реанимационного отделения за столиком дежурной сестры сидела старая санитарка Аннушка.
— Где Маша? — спросила её Таня.
— Сейчас будет. Отлучилась на минутку.
— А вы двое суток подряд отдежурили?
— Все молодые болеют, — ответила Аннушка, — а для меня, старухи, не в тягость.
Появилась запыхавшаяся, раскрасневшаяся Маша с ракеткой в руке. На Машином лице и халате Таня заметила следы сажи, и ей всё стало ясно.
— Опять в котельной резалась в пинг-понг?
— А где ещё, если нас гоняют отовсюду?
Маша спрятала выбившуюся из-под шапочки прядку волос и принялась ликвидировать следы пребывания в котельной.
Таня хотела сказать ей что-то резкое, но сдержалась.
— Ладно. Постараюсь, чтобы вас и туда не пускали. И пригрозила Маше: — Переведут опять в санитарки — локти кусать будешь.
— Я? Да меня в любой момент в кафе «Лира» официанткой возьмут. А могу в гастроном продавщицей пойти. Как сыр в масле кататься буду, не то что здесь.
— Николай Александрович у себя? — прервала Таня обычную Машину болтовню.
— Угу. Он сегодня в Ростов летит. Там две операции. А потом в Армавир. В шестнадцатой — тьфу-тьфу — полный порядок! Шеф сказал: «Вне опасности». Вот бы никогда не подумала.
— Маша, — попросила свою сменщицу Таня, — задержись на несколько минут. Буквально. Я мигом.
Она сняла свой белоснежный халат, и оказалось, что под ним всё самое красивое и модное, что Таня надевала в особо торжественных случаях.
Маша сделала большие глаза, а Таня набросила халат на плечи, оглядела себя в зеркале и с аккуратным свёртком в руках выскочила на лестничную площадку.
Карташов лежал в палате, в которой вместе с ним обитало ещё четверо выздоравливающих молодых ребят. Может быть, профессор Корнильев определил его именно в эту палату не без умысла. Все ребята запаслись транзисторами. На одном из подоконников работал портативный цветной телевизор с отключённым звуком. Одетые в домашние брюки, свитера, куртки, чтобы можно было погулять по огромному больничному саду, сходить к парикмахеру, во всеоружии встретить друзей и подружек, если представится случай, эти ребята считали дни до выписки. Только бывший лётчик-истребитель не расстался со своим серым халатом. Небритый, с заметно отросшей бородой, он лежал на кровати, устремив глубоко запавшие глаза в потолок. На его тумбочке скопились тарелки с нетронутой снедью. Это волновало молодых выздоравливающих.
— Дед, сырники ты в самом деле не хочешь?
Карташов молчал.
— А рулет картофельный с мясом? Слушай, дед, я тогда тебе помогу…
— Ты уже вчера тефтели помог. А мне пять килограммов нагнать надо до нормы. Не трожь сырники.
— Сырники вес не дают. Бери рулет… Дед, а как насчёт колбасы? У кого острый нож есть? Она твёрдая как камень. Её тоненько-тоненько резать надо. Чтобы просвечивала.
— Не всю, не всю, черти! Оставьте хозяину половину. А вдруг он оклемается! Хозяин, тебе сколько лет?
— Не тревожь человека. Надо такт иметь. Его колбасу жрёшь и про годы спрашиваешь.
— Что я, неграмотный? У женщины я бы не спросил. А деду свои годы скрывать нечего. Правильно я говорю, дед?
— Всё равно, когда человеку под шестьдесят…
В разгар пира вошла Таня. Аккуратного свёртка не было в её руках.
Ребята сразу притихли. Потом кто-то сказал:
— Ого, кто к нам пришёл!
И все зашумели:
— Здравствуйте, Танечка!
— Присаживайтесь!
— Будьте как дома!
— А гитара где?
— «Арлекино, Арлекино…»
Но Таня сказала:
— С гитарой всё! Никаких «Арлекино»! Кончаю с этим делом, мальчики…