Сигналы Страшного суда - страница 3
Едва шипят, как илистая пена,
И вдруг, пустой и глянцевой полоской,
За поворотом, как всегда бывает,
Сливаясь в цепь из булькающих капель,
Стекает вниз холодная вода.
Но через дождь пока что серый скальпель
По горизонту ползшего рассвета
К ночной одежде, скомканной и спящей,
Метнулся с крыш и с кожею содрал.
Глаза открыл и ставнями заклекал
Промытый утром город. После этого
В пузырчатой и лопавшейся чаще
Сгорела и рассыпалась заря.
10 апреля 1929
Ленинград
II. «За подворотней дробный гул…»
За подворотней дробный гул
Тянул во двор, бросал за ворот
Удары капель, бил и гнул
И гнал в ворота, будто вора.
Был всюду реющий удар
Над головой тяжел и буен,
Из полноводного пруда
Катились сумерки и струи.
Они поили нас и, вниз
Стекая, освежали крыши.
И вот, обрызганнее листика,
Весь город делается выше.
Но чердаки, уткнувшись в пыль
Углов, заплывших тьмою, ловят
Металла гулкие стопы
На каждом слове.
19 апреля 1929
Ленинград
III. «Последний ветер сорвался с мачт…»
Последний ветер сорвался с мачт
На душные крыши и с пылью, скомкав,
Нагнал газетных рваных клочьев
В сухие рты дверей и окон.
Но капли повисли на прутьях оград,
Над ними дома светлы и плоски,
А доски ремонта оделись парадно
В лоскутья паркета свинцового блеска.
Исчерчены улицы ржавчиной кислой,
Их стены росисты, как спайки труб,
Их ложа разрыты дождем и повисли
На балках тумана, плавучих, как рыбы.
Ударами неба колеблется жесть их,
Брызги, как в ведрах, раздельны и жестки.
Они бросают звенящие жесты
За шиворот с крыш, со звоном и плеском.
19 апреля 1929
Ленинград
24. Май
Стекло растеклось весенней льдинкой.
Ветер распелся глубокой глоткой.
Пустота, – разведенная в ветре синька,
В жестяном ведерке пеною оботканная.
И босые, в мыльном и лоханном запахе,
Синие асфальты, свежие, как в госпитале,
Метятся собаками на быстрых лапах
И убегают с лаем в хлопоты и ростепель.
И солнце, солнце целый час,
Как в яму неба плечи вперло!
С его побелевшего плеча
Сочится пот в земное горло.
Май 1929
25. «Кусаешь ногти, морщишь брови…»
Кусаешь ногти, морщишь брови.
Губы сохнут, кусаешь их.
Сырая груда – улов слов,
Притоптанных и тишайших.
Со скуки со слов этих шкуры слазят
На переплеты, пыль их,
А надо, чтоб, дрогнув зрачками глаз,
Задергались и завыли.
Локтями влезши в железный стол,
Потеешь и трешь в нём плешины.
В воде серебрятся ожившие толпы,
Играют, смешны и смешаны.
1929
26. Баллада
К северу держит капитан,
Львы ниспадают в танцах.
В то утро ветер разнес туман
И чёрт принес испанцев.
Сто сорок весел сыплет дождь,
Вздуваясь, лоснятся рожи.
Испанцы лезут на абордаж,
Британцы хотят того же.
Крючок; у кливера острый нюх,
Испанская галера повернула к английской.
Борта трещат от оплеух,
В воде роятся искры.
Людей бросают друг на друга
Дрогнувшие палубы,
Взрывает пену немая ругань
И пузырятся жалобы.
Они, кипя, венчают веру
В спасительного бога,
А галеры трутся друг о друга,
Как два подпивших друга.
Теснят англичан и валят,
Вбивают в щели, как паклю.
Сэр Герберт яростью налит,
Сулит недобитым петлю.
Обидно быть побитым,
Но, провидя участь армады,
Он, кляня испанцев, грозит им:
«Мы еще вам покажем, гады!»
1929
27–29
I. «Впотьмах еще мигнул трухлявый пень…»
Впотьмах еще мигнул трухлявый пень,
И затенькал звон, и оседала пена.
Дождем взрывало первые ступени,
И стены в нём тонули постепенно.
Скрипел комар за зеркалом. Вскипев,
Шипел и вторил самовар дождю.
Нам чудилось, что вечер налетевший
Куда-то осыпается, как дюна.
И я заснул не сразу, и пред тем
Как плюхнулся в припухшую подушку,
Ко мне пришла нечаянная темка,
И я смотрел и с удивленьем слушал.
Она вилась и липла у стола,
И лампа расплывалась лунным кругом.
В стекле была сплывавшая смола
И ветер, припирающий упруго.
Пугая нас, стекала с потолка,
Потемки процарапывая сажей,
Вбиваясь в поры, медленно, как копоть,
Припаиваясь, как металл на стуже.
Темнотою осветила ходы,
Несла через глубокие заборы,
Она пришла, чтоб с корнем вырвать сад
И вырыть недвусмысленные дыры.
И, наполняя ледяной озноб,
Раздвинула минутные пределы —
Таким неотвратимым образом
Начало намечается до дела.
II. «Когда, придя к столу, я сел и стал…»
Когда, придя к столу, я сел и стал
Разламывать печенье или корку,
Я разобрал, что сломлен и устал,