Все молчали. Аким оглянулся округ и еще пуще сжалось у него сердце. Все глаза глядели на него с затаенным ожиданием, даже с угрозой. А ни с неба, ни с поля ни ветринки… Ни-ни!.. Тихо-тихо, так тихо, что слышно, как дышит толпа…
А из тишины голоса Петрухи и Пантелея:
— Не идет твоя машина!
— Нечистое дело.
— А ты не торопись! — крикнул Аким. — Дай ветру дунуть!
Пантелей прошел к машине, зашел спереду и проговорил:
— Вот я дуну. Говоришь, мало надо? Ну, значит, и моего духу хватит!
— Отойди!
— Не отойду! А ты не морочь народ!
Пантелей протянул руку к пропеллеру, чтобы схватить его, отломать и размочалить об Акимову голову; оцепили, по уговору, машину кольцом ребята; засучили кулаки Петруха Дубин и Михайла Пуп.
— Прочь! — вдруг закричал Аким Ольха: — Все прочь! Отойди!
Толпа остановилась. Ребята кинулись врассыпную. Аким поболтал рукой в воздухе и ожил. Еще раз крикнул:
— Отойди, говорю, Кишкодер!
А Пантелей уперся ладонями в колени, вытянул лицо к машине и плевал на нее мелкими плевками. Он не слышал Акимова окрика, а может, слышал да не обратил внимания. Он плевал и дул на машину, топоча ногами и упираясь в коленки ладонями.
И все увидели: — медленно повернулся пропеллер, скрипнула машина, вздрогнула и медленно полезла на Пантелея Кишкодера. Опрокинула его, подхватила пропеллером и отбросила в сторону, на толпу.
Ахнула толпа, попятилась в страхе, закрестилась. А ветроплуг, медленно увеличивая скорость, поплыл через поле к лесу, оставляя за собой широкую, в четыре лемеха, борозду свеже-вспаханной, черный земли.
Замерла толпа. Следила глазами за Акимом Ольхой и видела, как дошел ветроплуг до леса, как медленно поворотился и также медленно и с легким жужжанием пошел назад к толпе.
Аким остановил машину. Но сойти на землю ему не дали. Ребята подхватили его на руки, взмахнули и вскинули высоко над головами.
Взвыла невиданной радостью толпа, разодрала сотнями голосов солнечную тишину, затрясла шапками.
…Не скоро смолкло. Не скоро мог взлохмаченный
и радостный Аким взобраться на свою машину
и бросить в наступившую тишину:
— Братцы!..
Но не договорил Аким. Утонул
его голос в реве толпы,
слился с ним в од-
ном общем
крике.
Ленинград.