– Да, да, да… Видишь может быть, это пустяк… но ежели… Только мамахон ни слова, – понимает?
– Ну, натурально! Ах, папан, папан – большой ты фантазер!
– Ну ладно, ладно, ладно… Ты вот потом… ты сам потом скажешь… А? Что? Как будто едут?
Алексаша прислушался.
– И то едут.
Он вскочил с дивана и подошел к окну.
– О, уже они тут как тут, – говорил он, выглядывая из окна. – Во двор въезжают. Нил Нилыч сияет как медный грош, а прелестная Валентина мрачна, как принцесса, полоненная варварами.
– Знаешь, Алексаша, – прошептал Бобылев таинственно, – знаешь, что я тебе скажу: нам нужно их встретит, а то мамахен опять задаст нам фоферу.
Алексаша кивнул головой, поправил галстух, пригладил волосы, и они быстро вышли из комнаты.
В одиннадцатом часу Бобылевы и Нил Нилович с дочерью сидели уже за ужином. Валентина Ниловна – худощавая блондинка с длинною пепельною косою, зеленоватыми глазами и тонкими бледными губами, с скучающим видом поглядывала по сторонам, но вслушиваясь в многословные и оживленные рассказы отца – краснощекого, жизнерадостного и толстенького человечка, с хитрыми глазками и широкой улыбкой. Он и ел с аппетитом, и пил с жадностью, и говорил, говорил, говорил… Когда он обращался к Бобылову, старичок, чувствовавший на себе испытующий взгляд жены, смущался и бормотал с заискивающей улыбкой: так, так, так… Алексаша молчал, не спуская глаз с Валентины Ниловны, и пил красное вино стакан за стаканом.
После ужина пошли в сад – большой и запущенный. Звезды уже блеснули на томно-сером фоне безоблачного неба, пророчившего на завтра знойный день. Легкий ветер, приносивший с луга залах свежего сена, мягко шелестел дремавшими листьями старых лип и тополей.
– Как хорошо, – заговорила Валентина вполголоса, – как давно не видела и этого. Ведь я с детства не была в деревне.
– Ну, вы не долго восторгались бы деревней, – заметил Алексаша. Он с удовольствием чувствовал, что, благодаря красному вину, всякое смущение прошло, и он, как всегда, мог держать себя развязно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО "Литрес".