Сильные духом (в сокращении) - страница 14

Когда она раскрыла бумажник, чтобы положить обратно деньги, из него выпал конверт. Он был помятый, видимо, Дэвид не раз перечитывал письмо. Читать чужие письма — страшный грех. Но Рашель ничего не могла с собой поделать. Письмо начиналось с «Дорогой Дейви», а в конце стояло: «Целую. Твоя Нэнси». Тем не менее оно показалось ей не слишком теплым. Герой-летчик, безусловно, заслуживал большего.

Согрешив в одном, можно уже не останавливаться — Рашель достала шоколадку и целиком запихнула ее в рот. Шоколад таял на языке, и она наслаждалась давно забытым вкусом.

За преступлением последовало раскаяние, и, чтобы хоть немного искупить свою вину, она решила все-таки привести в порядок одежду американца. Рашель отнесла вещи на кухню. Сначала она оттерла губкой кровь с кожаной куртки, а потом выстирала носки, белье и летный костюм. Развешивая их около печки, она тихонько напевала.

Потом она разогрела травяной чай, наполнила большую чашку и отнесла ее в свою спальню. Лицо летчика немного порозовело, дыхание было ровным. Нет, он не прекрасный принц, а скорее спящий красавец. Может, наклониться и разбудить его поцелуем? Дурацкая идея. Рашель невольно улыбнулась.

И все-таки ей хотелось, чтобы он побыстрее очнулся. Она села возле кровати с книгой, но мысли о пасторе мешали ей сосредоточиться. Фавер не совершил никакого преступления, и он не еврей, успокаивала себя девушка, его наверняка отпустят. В конце концов, он будет иметь дело с французами, а не с немцами из гестапо.

Рашель, должно быть, задремала, потому что ее разбудили стоны летчика. Дэвид Гэннон ворочался в постели и бредил — ему казалось, что он ведет воздушный бой.

Она прижала его голову к своей груди.

— Тише… — шепнула она ему на ухо. — Вам ничего не угрожает. Успокойтесь.

Девушка укачивала его, пока он не перестал метаться. Тогда она поднесла к его губам чашку с чаем:

— Попейте.

Летчик открыл глаза, посмотрел на нее невидящим взглядом и начал пить. Она заставила его выпить все до капли.

— Мне холодно, — пробормотал он и опять уснул.

Утром пришел доктор Блюм.

— Я его осматривать, — сказал врач и выставил Рашель из комнаты.

Он пробыл с раненым минут десять, а девушка ждала в коридоре. Когда дверь открылась, Рашель через плечо доктора взглянула на Дэвида.

— Как он?

— Температура нет. Давление стал выше. Хорошо.

Блюм вышел в коридор.

— Мадам Ламброн в город еще не возвращаться, — сказал он, натягивая галоши.

— Вам незачем ее присылать. Я и одна справлюсь.

Ей хотелось самой ухаживать за летчиком, и, провожая врача до двери, она придумала причину:

— Чем меньше людей знают, что он здесь, тем лучше.

Доктор Блюм внимательно посмотрел на девушку:

— Кому вы говорить про этот летчик?

— Никому, — ответила Рашель.

— Хорошо. Так продолжать. Я завтра приходить. — Уже открыв дверь, он добавил: — Если кто-то спрашивать, я здесь не был. Кто зашить раны — это не я.

Вернувшись в свою комнату, она задумчиво посмотрела на Дэвида Гэннона. Ей казалось, что в этом доме они, как в коконе, отгорожены от мира и защищены от любой опасности. Но в 1944 году в Европе не существовало таких коконов.

Вдруг раздался громкий стук, и в голове у нее тут же возникло одно-единственное слово: гестапо. Потом чей-то голос спросил — слава богу, по-французски, а не по-немецки: «Есть тут кто-нибудь? Можно войти?»

Пьер Гликштейн с мешком за спиной вошел и стал топать ногами, отряхивая снег с ботинок.

— Я принес вам немного еды. — Он протянул ей мешок.

Рашель положила его на стул позади себя.

— Как раненый?

— Хорошо. Сколько человек про него знают?

— Его самолет разбился рядом с фермой, на которой я живу. Так что мой хозяин знает. Возможно, и его жена тоже.

Занятая своими мыслями, Рашель без всякого интереса посмотрела на мешок.

— Я принес вам продукты. Здесь яйца, масло, сыр, молоко и кролик.

Услышав про кролика, она должна была улыбнуться, но не улыбнулась.

— Я подумал, вам ведь нужно его чем-то кормить.

— Спасибо. — Ей стало стыдно, что она была так нелюбезна с ним. — Не желаете зайти?

Они вошли в гостиную и встали у камина.

— Между прочим, меня зовут Анри Прюдом.

— А меня Сильви…