Сильвия и Бруно - страница 18

Пока я наблюдал за тем, как старик медленно поднялся на ноги и сделал несколько шагов к краю платформы, у меня в голове сами собой сложились строки:

Но леди почти не обратила внимания на этот эпизод. Искоса взглянув на «изгнанника», который едва держался на ногах, опираясь о палку, она повернулась ко мне.

— Знаете, это вовсе не американское кресло-качалка! Я бы тоже хотела, — проговорила она, освобождая мне место рядом, — сказать словами Гамлета: «Сядь, отдохни…» — И весело расхохоталась.

«…Мятежный дух», — продолжил я гамлетовскую фразу. — Да, это точное описание пассажиров железных дорог! А вот и замечательный пример, — продолжал я, когда крошечный местный поезд остановился у платформы и носильщики, бросившись к дверям купе, распахнули их. Один из них помог бедному старцу подняться в купе третьего класса, а другой почтительно проводил нас с дамой в вагон первого класса.

Дама пошла было за ним, но затем обернулась и поглядела на недавнего соседа.

— Бедный старец! — вздохнула она. — Какой у него слабый и болезненный вид! Ужасно стыдно, что его так грубо выпроводили. Мне очень жаль… — Вокруг быстро темнело, и эти слова были обращены не столько ко мне, сколько представляли собой размышления вслух. Я отошел на несколько шагов и остановился, поджидая ее, чтобы проводить до купе, где мы и продолжили разговор.

— Шекспир наверняка, хотя бы во сне, путешествовал по железной дороге: «мятежный дух» — фраза просто гениальная.

— «Мятежный», без сомнения, относится к разного рода книжкам, которые читаются исключительно в вагоне поезда. Даже если бы Пар не сделал ничего иного, он, по крайней мере, привнес в английскую литературу совершенно новый жанр!

— Вне всякого сомнения, — отозвался я. — Истинный источник всех наших медицинских справочников и книг по кулинарии…

— О, нет, нет! — прервала она меня. — Я не имела в виду нашу Литературу. Мы ведь люди совершенно ненормальные… Но книжки — это ужасное чтиво, где на пятнадцатой странице появляется Убийца, а на сороковой играется счастливая свадьба, — неужели все это тоже объясняется действием Пара?

— А вот когда мы будем ездить на электропоездах — позволю себе развить вашу теорию, — мы перейдем с книжек на листовки, и убийство и свадьба у нас будут мирно соседствовать на одной и той же странице.

— Да, прогресс, достойный Дарвина! — с пафосом воскликнула дама. — Правда, вы поворачиваете эту теорию в обратном направлении. Вместо того чтобы развить мышь в слона, вы превращаете слона в мышь!

Здесь поезд очутился в туннеле, и я, откинувшись на спинку, на мгновение закрыл глаза, пытаясь воскресить в памяти отдельные моменты сна. «Мне показалось, это…» — сонным голосом пробормотал я; но тут фраза начала развиваться сама, по принципу «ты думаешь, что видишь — он думает, что видит», и неожиданно превратилась в странную песенку:

И что за сумасбродное создание распевало эти сумасбродные слова! Судя по виду, это был Садовник, судя по тому, как он размахивал граблями — безумный, судя по тому, что он то и дело пускался отплясывать удалую жигу, — более чем безумный, а если судить по воплям, которыми он сопровождал пение последней строки строфы, — самый безумный на свете.

Эти слова скорее относились к нему самому как обладателю слоновьей ноги; но во всем остальном он был, что называется, мешок с костями, и даже пучки сена, торчавшие из него во все стороны, свидетельствовали, что он когда-то был набит сеном, но теперь почти все сено повылезло.

Сильвия и Бруно терпеливо дожидались, когда он закончит первую песенку. Наконец Сильвия вышла чуть вперед (Бруно застеснялся и отвернулся) и представилась, проговорив:

— Здравствуйте! Меня зовут Сильвия!

— А что это там за существо? — спросил Садовник.

— Какое существо? — удивилась Сильвия, оглянувшись. — А, это Бруно. Он мой брат.

— А вчера он тоже был твоим братом? — озабоченно спросил Садовник.