Сименон и Дениз Уиме - страница 9
– Милая! – Он вальяжно расположился в кресле с торчащими сквозь протершуюся обивку пружинами и налил в бокал дешевого красного вина. – Это только заработок, а настоящее искусство будет потом. Нам надо немного разбогатеть, а мне – набить руку.
– Я верю, ты станешь известным писателем. Ты здорово разбираешься в жизни – всегда рассказываешь мне о незнакомых людях так, словно давно знаешь их. – Тижи пристроилась в его ногах на табурете, преданно заглядывая в глаза.
– Я хочу знать обо всем, что живет, и о том, что не живет… – Он закурил трубку. Приятно выглядеть гением в глазах такой умницы.
– Но ведь ты уверен, что все сущее – живое!
– Весь мир – все, что есть в нем, живое. И трава и камни… Но главное – люди. Мне хочется быть не только самим собой, таким молодым и совсем незначительным, но быть всеми людьми – теми, что на земле и на море, быть кузнецом, садовником, каменщиком, быть всеми людьми!
– Это необходимо, что бы писать, да?
Жорж задумчиво сделал пару глотков: – Конечно, что бы писать. Но и вообще…И вообще – страшно хочется!
Жажда знать все обо всем, прожить множество разных жизней, останется неутоленной до конца дней Сименона, даже тогда, когда сотни разных персонажей обретут жизнь на страницах его сочинений, а он сам объездит весь мир.
Тижи не хотела торопиться с ребенком, и они купили огромного черного датского дога, назвав его Олаф.
Короткие каникулы на берегу моря в Нормандии у подруги Тижи. Супругам выделена пара простыней и комнатушка с вязанками соломы на полу. Керосиновая лампа и окна без занавесок. Дети фермеров приходили подглядывать, как молодые занимались любовью.
Однажды Жорж, мывшийся в тазу, выскочил на двор и поймал за руку пухленькую девчонку лет четырнадцати.
– Как тебя зовут?
– Анриетт, – она не отводила взгляда от массивного пениса парижанина.
– Какая любопытная крошка! Как считаешь, на что похожа эта штука?
Она задумалась и, наконец, сообразила:
– На шампиньон.
Жорж никогда не отличался стыдливостью, его ранняя и активная сексуальная жизнь отменяла пуританские табу, делала естественным все, что было связано с отношение между полами. Ему была свойственна некая первозданная телесная свобода, будто родился он не в индустриальном и достаточно пуританском обществе, а на жарких островах Фиджи.
Дочка бедного фермера Анриетт стала часто приходить к домику парижан, и Жорж начал испытывать по отношению к ней симпатию и даже желание.
Тижи, избегая созвучия имени девчушки с именем свекрови, называла толстушку Буль, что означает «булочка». Когда осенью молодые вернулись в Париж, Буль приехала с ними.
– Смотри, не распускай руки – она только прислуга! – пригрозила Тижи, нахмурив темные густые брови. – Предупреждаю еще раз, я страшно ревнива. В тот день, как я узнаю, что ты изменяешь мне – покончу с собой!
– Клянусь – никогда! Это никогда не случиться! – с излишним и несколько шутовским пылом заверил Сим.
Буль станет постоянной женщиной в его жизни, сопровождавшей Сименона во всех переездах и странствиях. Эта полуграмотная крестьянка до старости будет звать его «Мой маленький, красивый господин» и верно служить его женам, детям, внукам.
«В первые годы мы с Буль изменяли Тижи только наполовину, потом на три четверти. Затем на девять десятых. Ибо мы втроем жили в двух комнатах…» – сформулирует писатель в преклонные годы принцип содружества с Буль.
Трудно понять эту арифметику, можно лишь сказать, что Тижи ни о чем не догадывалась. Пока.
Тижи активно занималась рисованием, мечтая пополнить бюджет семьи. На площади Константен-Пекер на Монмартре проходили регулярные «Ярмарки мазни» – выставки уличных художников. Картины висели на деревьях, на веревках, протянутых между столбов. В этом лабиринте бродили люди с наметанным глазом, надеясь купить за гроши картины будущего Рафаэля или Веласкеса. В те годы можно было сделать состояние, покупая по дешевке Ван Гога, Ренуара, Сезанна или Пикассо.
Что бы продать рисунки Тижи, сделанные углем, требовалось обрамление. Они покупали багет на метры и Сим собственноручно изготовлял рамки. На полу разлит клей, все в опилках и обрезках фанеры. Столяр поранил палец пилой, но так и не добился желаемого результата: планки багета не желали сходиться на углах.