Симптом страха - страница 5

– Забыл спросить, как прошёл сливовый нихон-го?6 – Хитоси решил перевести разговор в другое русло. – Хотел поприсутствовать, но Мичико потребовала закончить с кухней. Коробки с посудой до сих пор не разобраны. Говорит, питаться в ресторане на зарплату доцента накладно.

– Да уж, непозволительная роскошь! Но ты многого не потерял. – Последняя фраза была ответом на вопрос Хитоси.

– Ну, и сколько «улиток»?7 – усмехнулся он, прекрасно осведомлённый о прозвище, придуманном абитуриентами для Кобаяси-сана: «Тараси». – Ни одной?

– Будь моя воля, – проворчал Исами, – ни одной бы не поставил. Но семеро всё-таки прорвались!

– Ты слишком строг к ним, Исами! Вспомни, сколько времени потребовалось тебе на изучение родного языка? Шесть лет? Двенадцать?8 А ты хочешь за полгода сделать из этих мальчиков и девочек матёрых японистов.

– За полгода они и не смогли понять важнейшего: строгой языковой иерархической системы, которой нужно придерживаться. – Исами недовольно цокнул языком о зубы. – Для нас все эти уровни вежливости – обыденность, а для них – излишняя громоздкость языка. Отсюда все нелепости и… три четверти не поступивших. Был на потоке один гебр9 по имени Хасиб, приехал по обмену из Белуджистана. Скажу тебе, юноша с огромным самомнением. Способностей к японскому у него мало, но бил себя в грудь, утверждал, что пехлеви и сложнее, и душеполезнее японского. Каков наглец! Ты, кстати, не знаешь, что это за язык такой – пехлеви?

– Мертвый восточно-иранский язык, имеющий родственные связи с древнеперсидским и санскритом, – ответил Хитоси. – Когда-то очень давно он был языком аршакидов. Они говорили и писали на нём. Письменная разновидность называется пазанд – содержит четырнадцать букв, но…

– Ха! – возликовал Исами. – Четырнадцать! В японском 80 тысяч кандзи! И что пытался доказать этот мальчишка?

Хитоси неодобрительно покачал головой.

– Пехлеви – язык хоть и мёртвый, но великий. Священный текст «Авеста» яркий тому пример! Пусть этот Хасиб приходит на коллоквиум. Мы сегодня будем говорить про этот памятник древнепазандской письменности. Он, уверен, оживотворит наш диспут.

– Да, этот Хасиб порывался к тебе попасть неоднократно.

– Как? Ты мне ничего не говорил!

– Зачем? Абитуриенту бекка правилами университета запрещено посещать аспирантские триместры!

– Прежде всего, он носитель культуры, – воспротивился Хитоси. – Общение будет полезно и ему, и аудитории. Я поговорю с ректоратом. Они должны пойти навстречу.

– Слишком поздно! – теперь Исами говорил ровно, однообразно, будто потеряв всякий интерес к нити разговора. – Этот заносчивый мальчишка не набрал и сорока баллов – вполне ожидаемо. С треском вылетел из курса подготовки. В ближайшие дни его отправят на родину, доить коз, или чем они там занимаются.

– Ничего не поздно! – горячо возразил Хитоси, наоборот, заразившись идеей во что бы то ни стало вытащить гебра на занятия.

Автобус остановился у длинных ворот студенческого кампуса и чихнул пневмоприводом дверей. Водитель предложил пассажирам закончить поездку и пожелал всем хорошего рабочего настроения.

– Ещё поговорим, – засуетился Исами, поддавшись ажиотажу у дверей.

– Кобаяси-сан, приведи его!

Исами сделал неопределённый жест рукою и побежал к пешеходным турникетам.

Четвертью часа позднее Игараси вошёл в один из лекционных кабинетов шестого корпуса, где аудитория встретила преподавателя радостным гулом перемены. Чистовыбритый юноша в нейлоновой сорочке с бериллиевой запонкой на манжете в знак приветствия почтительно склонил голову при появлении в дверях Хитоси и обратился к группе:

– Прошу приветствовать учителя.

Как ни тихо проговорил это Акира Накамура в общем перегуде двух дюжин голосов, в кабинете воцарилась тишина. Голоса растерянно смолкли, кто-то оборвал на полуслове анекдот. Аспиранты дружно встали, приветствуя сэнсея.

– Акира, спасибо. – Хитоси щёлкнул замком портфеля, пошуровал в его тёмном брюхе и извлёк на свет пачку разграфлённых бланков. – Раздай, пожалуйста, формуляры для коллоквиума. Доброго дня всем. Сегодняшнее занятие будем готовить по обычному рецепту, заведённому мной: общетеоретический скелет темы разбираем до обеда, а после – до четырёх – насаждаем его дискуссионным «мясом».