Синагога и улица - страница 11
Послушать чтение Свитка Эстер в Старую синагогу пришло много людей, отчасти это были те, кто постоянно приходил молиться по субботам и праздникам, другие зашли случайно. Увидев, какой ад устраивают в синагоге мальчишки, пришедшие хотели взять их за шкирки и вышвырнуть вон. Однако старики с гневом и яростью набросились на чужаков и даже на постоянных прихожан:
— Нет! Вы приходите сюда раз в кои-то веки, а эти мальчишки здесь каждый день.
Тем, кто приходил молиться только по субботам и праздникам, было прекрасно известно, что в обычную среду в Старой синагоге иногда не хватает десятого для миньяна. Но эти устраивающие страшный грохот при произнесении имени Амана мальчишки еще не достигли возраста бар мицвы, а таких нельзя засчитывать в миньян.
— Можно! Еврейского мальчика с Пятикнижием в руках можно в крайнем случае считать десятым в миньяне, даже если ему еще далеко до бар мицвы, — отвечали старики.
На следующий день меламеды раздавали своим ученикам большие гоменташи в качестве подарков на Пурим и рассказывали им красивые истории из «Таргум шени»[37]. А на семейные праздничные трапезы старики шли с обидой на своих детей и внуков, потому что те только и думают о жратве, а не о чуде и радости Пурима.
Но после Пурима, когда морозы стали ослабевать, ученики начали понемногу возвращаться в суету улицы. Чем ярче сияло солнце в разрывах серых туч, тем обеспокоеннее и печальнее становились старики. Они сидели возле сияющих белизной горячих кафельных плиток натопленной печи, выглядывали на улицу и дивились, как быстро таят сосульки — еще быстрее, чем воск на гавдольной свече[38]. Как они роняют капли на оконное стекло! Ты только посмотри, как они блещут и искрятся! Водяные капли сверкают на солнце, отражая его лучи. Поминутно вверху на крыше что-то щелкало, и куча снега обрушивалась вниз, мимо окна, с таким веселым шумом, что казалось, снег ждет не дождется возможности свалиться вниз. Нетерпеливый и стремительный прозрачный светлый дымок из печных труб тоже рвался вверх. Только у стариков этот первый намек на весну не вызывал радости. Они еще сильнее ощущали застарелые боли в своих высохших костях. У них щемило сердце, оттого что учеников становится все меньше.
Когда Меирка перестал приходить, Ицикл еще держался, хотя его речи не прибавляли здоровья его учителю. Ицикл рассказывал, что в светской еврейской школе, где он учится до трех часов, дети смеются над ним, потому что он носит арбеканфес. Его отец тоже говорит, что не уважает религиозных евреев. Когда они присматривают у отца пальто или пиджак, то велят ему надорвать подкладку и смотрят, нет ли там льняных и шерстяных нитей, скрученных вместе[39].
— Какая им разница, есть ли в подкладке льняные и шерстяные нити, скрученные вместе? — спрашивал Ицикл.
— Это шатнез[40], а Тора повелевает не носить шатнез, — отвечал ребе.
Ицикл продолжал спрашивать: почему так сказано в Торе? Ребе, вздохнув, ответил, что никто толком не знает истинной причины, по которой нельзя носить шатнез.
— Видите? Мой папа прав! — воскликнул Ицикл и после этого тоже перестал приходить в Старую синагогу.
Тогда старики снова отправились к матерям учеников. Старички шагали по снегу еще в калошах, хотя тяжелые зимние меховые шапки они уже сняли и носили еврейские картузы на вате с высокой плотной тульей и матерчатым козырьком. Старики осторожно ступали по забрызганному грязью булыжнику, по залитым водой тротуарам, и им казалось, что они слышат вокруг вопли разбежавшихся учеников. Тогда они останавливались и медленно оглядывались вокруг, но ничего не могли разглядеть из-за слепящих солнечных лучей. Серые, облезшие здания и неотштукатуренные кирпичные стены, залитые резким светом, мучили ослабевшие глаза стариков. Бодрые голоски доносились откуда-то, раздаваясь то ли близко, то ли далеко, как в тумане с противоположного берега реки. Тогда старички тащились дальше в поисках матерей своих учеников — в лавчонки, в подвальчики и к корзинам уличных торговок.
— Ваш Ицикл, не дай Бог, не заболел? — не без хитрости вопрошал меламед продавщицу чайниками так, будто ничего не случилось. Позволительно прикинуться придурковатым, чтобы не позорить человека и помочь ему раскаяться.