Синагога и улица - страница 5

— Чей ты отец?

Мальчик обжег их взглядом своих черных глаз, повел покрасневшим от мороза носиком и рассмеялся. Он еще не отец. Имя его отца — Авром, а все зовут его Авромка-пройдоха, потому что он торгует подержанной одеждой в проходном дворе. Мать сидит дальше по улице в своей собственной лавке и торгует глиняными горшками и жестяными ведрами. Так как же его зовут, есть ли у него братишки, где он учится? — продолжали его расспрашивать, и он отвечал, как солидный человек, на каждый вопрос по отдельности. Зовут его Ицикл. Братишек у него нет, а есть сестренки. Учится он в школе имени Двойры Куперштейн, но сейчас не ходит на занятия, потому что слишком холодно. Старики морщили лбы, пытались вспомнить, но не могли. Они говорили, что знают молельню имени праведницы Двойры-Эстер. А про праведницу Двойру Куперштейн и синагогу[21] ее имени не слыхали. Ицикл снова рассмеялся: это не синагога, где молятся, а школа, где учатся писать по-еврейски и считать, рисовать карандашом и петь. Ну а молиться он умеет, арбеканфес носит? — продолжают спрашивать его. Он не умеет молиться и не носит арбеканфес. «Вы только послушайте!» — печально качают головами старички, обращаясь друг к другу. Как будто они думали, что только внуки состоятельных обывателей растут иноверцами. Теперь они видят, что и у бедняков дети нынче наполовину иноверцы.

Они находят молитвенник с большими буквами, чтобы учить Ицикла алфавиту. «Перевернутый мир, — думают старики. — Когда они ходили в хедер, один меламед учил десять мальчишек, а теперь целый миньян бородатых евреев стоит вокруг одного мальчика и упрашивает его: „Скажи, Ицикл, скажи“». Горе этим врагам Израиля! Паренек семи-восьми лет едва-едва продирается через одну страничку древнееврейского текста. Через заборы этот сорванец наверняка перелезает гораздо ловчее. И он еще похваляется, что светскую книжку на простом еврейском языке читает запросто. А вот прочитать «Благодарю Тебя, царь живой и сущий»[22] и произнести благословение не может. Вы только послушайте! Его учат в еврейской школе распевать песенки. А молитвенным песнопениям его будут там учить? Как же! Оказывается, у рабочих, которые устраивали революции против русского царя и пели песни на улицах, есть наследники. Он говорит, что учитель водил их в поле гулять и показывал им цветы. Кажется, умный мальчик, а говорит такие глупости. Кому нужны полевые цветочки? Разве он собирается стать крестьянином в деревне?

На следующий день вечером Ицикл снова пришел, и его приняли уже как своего, уступили место у самой печки. Один из дедов угостил его черным лекехом[23] с тем, чтобы мальчик повторил за ним положенное благословение. Другой вытащил из замшевого кошелечка с никелевыми застежками пару медных монет и серебряный гривенник и дал чужому внуку ханукальные деньги[24].

— Правда, уже две недели после Хануки, но заплатить долг никогда не поздно, — сказал даритель и уселся учить Ицикла по молитвеннику. Однако еврей, который дал ему черный лекех, обиделся на своего соседа и шепнул мальчику на ухо:

— Может, у тебя есть друг? Приводи его сюда, он тоже получит лекех.

Ученик привел свою сестренку, моложе его на год, укутанную в шерстяной платок и в больших вязаных рукавицах, как у какой-нибудь бабуси. Когда старший брат раскутывал ее, вынимая из маминых платков, и ее черные шелковые влажные волосики блеснули на свету, еврей, угощавший лекехом, улыбнулся:

— Так это девочка?

Но деду так хотелось заполучить еще одного ученика, что он сразу же сделал надлежащий вывод: девочка должна уметь благословлять субботние свечи и читать тхинес. К тому же ее звали так же, как маму старика, — Сарра.

— Видишь, Сореле, вот эту буковку с изогнутым тельцем, с головкой сверху и с головкой снизу? Знаешь, какая это буква?

— Это алеф, — отвечала Сореле жестким и сухим голосом лавочницы, ненавидящей, когда ей попусту морочат голову.

— Но если алеф стоит вместе с вот этой черточкой, похожей на ступеньку, снизу, то получается комец-алеф — о. Этого ты не знала, Сореле? Вот видишь!

Один из старых евреев, выглядящий из-за согнутой пополам спины и палочки в руке, точно буква «гэй», сделал Ициклу практическое предложение: пусть он приведет уличных мальчишек. Скоро Пятнадцатое швата, и все они получат по плоду рожкового дерева