Синельников - страница 3

Наступила ночь, засияли звезды, и тут обнаружилась неожиданная особенность моей бессмертной сущности — она явственно начала подмерзать. Ни есть, ни пить, ни всего прочего мне не хотелось, но космический холод ощущался вполне конкретно. Сперва я прыгал и поеживался рядом с Вратами, надеясь неизвестно на что, потом принялся двигаться перебежками вдоль стены и боксировать с тенью. Все это мало помогало. Тогда я попробовал зарыться в облака, и здесь убедился, что мне не первому пришла в голову эта счастливая мысль. Из недр особенно привлекательной на вид тучки, похожей на русскую печь, раздался незнакомый голос:

— Эй, братан, подгребай сюда!

В неком подобии пещеры уютно устроились четыре человека. Двоих я разглядел плохо — какие-то смутные фигуры в полумраке — помню, валялись они, задрав ноги, как солдаты на привале, а ближе ко входу, в позе патриция на пиру, со вкусом разлегся чубатый парень с длинной шеей и оспенными рытвинами на лице, и чуть дальше — величественный старик с бородой и лысиной, как у Льва Толстого. Смотрели все вполне дружелюбно.

— Привет, — сказал я, усаживаясь. — А меня из рая вышибли. Только что. И на засов закрылись.

— Эка невидаль, — хмыкнул парень — он-то меня и позвал. Говорил он с каким-то едва уловимым акцентом. — Привыкай. Засова тоже не бойся — утром откроют, опять зайдешь… Ты, браток, как я понимаю, вроде нашего, без аттестата?

— Ну да.

— У Иннокентия был?

— Это кто?

— На регистрации, в очках такой, интеллигента из себя, сволочь, строит.

— Был. Велел ждать, пока документы придут. Впереди, говорит, вечность.

— Это точно, вечность, — кивнул чубатый. — Тебя как звать-то?

— Володя. Я из Москвы.

— А я Витаутас. С сорок шестого года тут околачиваюсь. Возле Кохтла-Ярве энкаведешник, морда вертухайская, пол-диска из «папаши» на меня не пожалел… вся ваша пятьдесят восьмая статья у меня на спине прописана.

— Так ты что же, из этих, из «лесных братьев»?

— Ух ты, — восхитился Витаутас, — в восьмидесятом в Москве про «лесных братьев» знают! Неплохо… Да, только это не рекорд. Вон Митрич, Тамбовской губернии — кстати, познакомься — с шестнадцатого года кукует, постановления от Иннокентия ждет.

Я поскреб в затылке.

— Здорово… Впрочем, оно бы и ничего, но уж больно зябко. Если так каждую ночь выкидывать будут, замерзнуть недолго.

— Зябко? — вступил тут Митрич — кроме внешности иконописного пророка, у нет оказался еще и шаляпинский бас. — Зелены вы, молодой человек, сейчас видно, что новичок. Теперь, доложу я вам, лето. Теплынь. А повернет на зиму — вот тут-то не приведи Господь. Про Цельсия забудете, по Кельвину мерить начнете, если понимаете, о чем я говорю.

— Что, еще хуже станет?

— Слабо сказано, слабо сказано, — махнул рукой Митрич. — Позвольте, Владимир — не имею удовольствия знать вашего отчества — дать вам совет, как старожил этих мест. Во-первых, попытайтесь найти кого-то из родственников, или друзей, или знакомых — да не из первого, ближнего круга, а второго-третьего, а по возможности, еще выше — пусть попросят за вас, тут подобные протекции весьма в ходу…

— Да как же туда пробраться? — растерялся я. — Там забор, и Небесное Воинство стережет…

— Вот с этими постарайтесь не ссориться. Строги. А пуще всего опасайтесь угодить к их начальнику, архангелу Михаилу…

— Чистый зверь, — вздохнул кто-то из тех, что сидели сзади.

— Да-с, этот церемониться не станет. Ко всему прочему, он еще временами не в себе, и такое может удумать, что не возрадуетесь. А во-вторых, батенька, буде представится такая возможность, попробуйте пристроиться к тому месту где дают нектар. Это в здешних палестинах великое благо и много, много способствует.

— Нектар?

— Жидкость такая, — вмешался Витаутас. — Гонят они ее из чего-то. Сто грамм — и полдня хоть горы двигать, хоть море по колено. Ни привыкания, ни похмелья. Райская штука. Одна капля…

Но что именно производит эта самая капля, мне так и не суждено было узнать.

Послышался знакомый шелест, ангельское дуновение, и пещера наша облачная развеялась под взмахами крыл Небесного Воинства; среди звезд грянул трубный глас: «У Врат Небесных засели, охальники? Прочь, бесстыжие!», и вся наша компания бросилась врассыпную. Нигде я с тех пор не встречал ни удалого лесного брата Витаутаса, ни премудрого Митрича.