Синие горы - страница 4
— А кто такой Цвангер? — спросила Лина.
— А я знаю? — честно сознался Юра. — Какой-нибудь гитлеровец.
— Это и без тебя понятно, — сказал Павлуша.
— Значит, фашисты здесь были? — удивилась Лина.
Павлуша отозвался не сразу.
— Значит, были… — Ему стало горько, как это уже бывало не раз, что во время войны он лишь учился в школе.
Худяков забрался в кузов, придерживая перекинутые через плечо бинокль и фотоаппарат. Павлуша совсем близко увидел его темно-коричневое лицо, прорезанное морщинами, серые глаза и потеснился на скамейке, освобождая место. То же самое сделала Лина. Худощавый, приподнявшись со своего места на передней скамейке, сказал:
— Пролезайте сюда, Николай Александрович.
Но Худяков сел рядом с Павлушей, почти на борт.
— Сидите, сидите, мне скоро сходить.
Машина тронулась, и снова с каждым поворотом дороги все стало изменяться. Ближние склоны, поросшие лесом, заслоняли долину, и временами казалось, что дорога сейчас упрется в тупик. Вдалеке виднелись синие контуры еще более высоких и крутых гор да, замыкая долину, будто парили в воздухе чистые снега.
Впереди на желтой голой скале, нависающей над дорогой, недвижно, как изваяние, стояло какое-то животное с гордо поднятой к солнцу головой и круто загнутыми рогами.
— Ой, что это? — воскликнула Лина.
— Тур, — спокойно ответил Худяков. — Там за камнем соленый источник. Пришел попить соленой водички.
Скала стояла, как палец, поднятый кверху. Совершенно непонятно было, зачем забрался туда тур.
— И как он туда залез? — нагнулся к Павлуше Юра Мухин, торопливо открывая крышку фотоаппарата. — Сейчас. Каков будет снимочек! А?
— У них такой характер, — продолжал Николай Александрович. — Обязательно наверх заберутся. Видел однажды под вечер — идут: сперва на осыпь, потом на снег, со снега на ледник, все выше и выше… Солнце садится, а они поднимаются. С ледника — на гребень, а там не всякий альпинист пройдет, и — на вершину. Стоят, смотрят. Сперва не понял, потом сообразил. Это они солнце провожают. Внизу, в долине, уже ночь наступает, а они наверху с днем прощаются…
Лина повернулась к Николаю Александровичу и что-то порывалась спросить. Но в это время показались белые здания Курорта. Вдоль дороги выстроились высокие тенистые чинары с серыми стволами и широкими листьями.
— Постучите, пожалуйста, — сказал Худяков. — Я сойду…
Машина затормозила около дорожки, уходящей в парк.
— А кто такой Цвангер? — вдруг, покраснев, торопливо спросила Лина.
— Лет двадцать тому назад, — ответил Николай Александрович, перенося ногу за борт, — был гостем. Потом снова пожаловал: оказалось, — фашист… До свидания, товарищи! Спасибо. Я еще у вас в лагере побываю… Расскажу…
Павлуша отметил про себя удивительную легкость его походки. Такая походка бывает у людей, которые много ходят. У всех горцев.
У слияния реки Бешеной с Голубым ручьем горы расступились и образовали широкую поляну. Слава о ней разнеслась далеко за пределы гор. Когда-то давно на этой поляне действительно жили зубры.
Если привыкнуть к неумолчному реву воды, — здесь тихо. Разбросанные среди высокой сочной травы цветут дикие груши и яблони. На черемухах не видно листьев, — белая душистая пена склоняется над буйной рекой. Водяная пыль оседает в цветах и сверкает миллионами маленьких солнц. Из ущелий, с зеленовато-белых ледников и от реки тянет прохладой. Горячее солнце стоит над головой. Воздух, напоенный запахами цветов и пихтового леса, такой ласкающий и привольный, что кажется, приведи сюда самого отъявленного меланхолика, — вылечится. На поляне весна, а внизу, в степи, уже пожелтела трава. Зной. Лето.
Ученые приехали. Палатки их лагеря видны за рекой. На развилке расстались. Худощавый помог Лине вытащить из-под скамейки ее чемодан.
— Как же вы, девушка, с чемоданом? Тут, правда, недалеко, километров шесть, но в гору. Ребята, — скомандовал он Павлуше и Юре, — вы поможете…
— Шесть километров — не расстояние, — пренебрежительно тряхнул курчавой головой Юра.
— А как идти? — крикнул Павлуша вслед машине.
Сразу несколько человек показали руками вверх.
— По дороге-е!.. По тропинке!..