Синие звёзды - страница 23

 21 июня, наконец, пришел транспорт с солдатами, и хотя уже около недели, как я сдал свой взвод моему сменщику, все мои просьбы к начальнику штаба отпустить меня не принимались во внимание. Опытных офицеров не хватало, и я даже пару раз съездил со своим сменщиком на станцию, чтобы показать ему, как надо работать старшим команды дезактивации. Дико болела голова, мучили приступы удушливого кашля по утрам и вечерам. А "Чернобыль" ни как не хотел меня отпускать. А тут еще эта изнуряющая духота, я ждал дождя, как спасения. Но к тучам подлетали самолеты, и они превращались в легкие облачка.

 Долго бегаю с оформлением документов. В штабе бригады неожиданно узнаю, что меня назначили старшим по вывозу бойцов. Вечерело, когда вдруг хлынул дождь. Такой долгожданный и совсем мне не нужный теперь ливень.

 Все документы оформлены, лагерь спит под дождем. Направляюсь к палатке, в которой прожил 36 дней, открываю полог и тихонько зову в темноту "Мужики! Мужики, до свиданья!" В ответ слышу только тихое сопение спящих друзей. По себе зная, как драгоценно для офицера это недолгое время его спокойного сна, как можно тише отхожу. Не попрощался...

 Садимся в машины. Привычно проверяю "наличие присутствия" бойцов и сажусь в кабину ГАЗ-66. Как ни банально, выдаю гагаринское: "Поехали!"...

 В Белой Церкви получаю свои цивильные вещи, и нас грузовиком везут на военный аэродром. На взлетной полосе стоит "АН-12" со следами сажи от двигателей на бортах. Бортмеханик озабоченно осматривает один из двигателей и во всеуслышание спрашивает у командира, выглянувшего из оконца: "Долетим?" После утвердительного кивка все садимся в самолет. Транспортник не приспособлен к перевозке пассажиров, но как-то устраиваемся, летим...

 Нас выбросили посреди летного поля в Чугуеве. Мы прыгали прямо на бетон из транспортного люка в корме самолета. Самолет тут же развернулся и улетел, "развозя", как последняя маршрутка, наших товарищей в Донецк, а затем в Днепропетровск...

 Осторожно отворяю дверь своей квартиры (признак - если не закрыто на ключ, то дома кто-то есть). Неслышно открываю дверь в нашу комнату.

 Сидит на полу, сортирует какие-то вещи из шкафа, живот уже заметно округлился, на меня испуганный взгляд больших карих и таких любимых глаз. Вскакивает, кидается ко мне, роняя на пол вещи. Обнимаю мягкое тело, жадно вдыхая ежевичный запах ее волос.

 Я – дома. Я - вернулся. Все у нас впереди.

 Ничто.

 В Ничто нет звуков, нет света, просто нет ничего.

 Ничто продолжается долго, секунду, минуту, час, век, кто оценит время в Ничто?

 Вдруг, в Ничто появилось слабое движение. Движение само по себе, бестелесное движение. Движение в Ничто. Звуков нет, света – нет, есть только это слабое движение.

 Ничто начало съеживаться, когда появился локоть. Локоть пытается упереться, но скользит и безвольно падает опять в Ничто. В месте с локтем падает в Ничто рука.

 Что такое рука в этом безмерном Ничто? Это - Ничто! Но упрямый локоть опять пытается упереться по скользкому. И опять проваливается в Ничто. Локоть опять упирается и опять, соскальзывая, падает, но уже не в Ничто, а на твердь. Боли нет, нет звуков, а есть упрямый локоть, который пытается поднять груз, но не находит точку опоры.

 Скользко в Ничто. Опять упор, напряжение и удар Головой о твердое. Локоть опять соскальзывает. Кто-то бьется головой о твердое. Упор локтем. Локоть скользит, удар Головой. Упор локтем, Локоть скользит. Удар головой.

 В Ничто нет времени, чтобы посчитать число ударов головой. Кто-то бьется головой о твердое. Кому-то плохо. Кому-то, очень плохо.

 Локоть, упор, скольжение и удар головы об унитаз.

 Кому-то очень плохо!

 Удар, еще удар!

 Плохо МНЕ!

 Сознание пришло внезапно. А, ведь, это я лежу возле унитаза в луже собственной мочи, и пытаюсь встать. Но локоть, уже изодранный кафелем в клочья, опять и опять скользит, а голова бьется об унитаз! Как мне плохо! Ничто свернулось мне в мозг дикой головной болью. Хочется блевать, но нет сил. Ничто все высосало...

 Упираясь на ладони, встаю, ударяясь об унитаз и стенку туалета.