Синий дождь - страница 6

Саша вспомнила, что в дождливую погоду и липовая Манина колыбелька особенно пахла. Немного вроде медом даже. И, вспомнив об этом, рванулась обратно в комнату, нырнула под кровать и прижалась носом к прохладному дереву. Так и есть, сквозь запах пыли пробивался едва уловимый запах липового меда. Саша выползла из-под кровати. Она не может оставить здесь любимую куклу. Это будет нечестно – оставить Маню одну. Совсем неправильно. Плохо, когда тебя оставляют наедине с паучками и пылью, обидно. Саша прижала к себе игрушку и, поджав коленки, уселась на прикроватном коврике. Уго-лок Маниной колыбельки уперся ей в живот. Пальцы нащупали выпуклую «А» на спинке.

Она возьмет с собой и Маню, и ее кроватку. Мама, конечно, будет против, но как-нибудь…как-нибудь все уладится. Она возьмет это на память о Саше. Ну, надо же что-нибудь взять на память – о маме, о Саше, об их доме с двумя деревянными, украшенными Сашиной резьбой крылечками, и березой между ними. Она, конечно, не навсегда уезжает, она будет приезжать на эти, как их…каникулы. Но все равно, она возьмет Маню и, конеч-но, вместе с кроваткой. Как же Маня будет без кроватки своей. А Саша без Мани.

Хлопнула входная дверь – вернулась мама. Надо подниматься с пола, все равно сейчас заставят одеться, умыться, выпить это чертово молоко. А потом, когда мама уедет в райцентр на работу, можно будет подумать о том, как увезти с собой Маню. Ну и обо всем другом подумать тоже.

- Ты до сих пор встаешь? Иди уже, завтракай. Чего сидишь? – мама пробежала ми-мо нее к шкафу, порылась среди вешалок. Через плечо глянула на Сашу. – Яичница на-прочь остыла.

Потом снова повернулась к своим вешалкам и дальше разговаривала как будто с ними: - И нечего на полу сидеть. И нечего на меня так смотреть. Когда научишься гово-рить, еще спасибо скажешь, что пристроила тебя в этот интернат.

Саша засопела громче, покрепче обняла себя за плечи, пряча в руки и коленки Ма-ню и одновременно выражая этим полное свое с мамой несогласие.

- Блин, Сашка, ну сколько можно об этом говорить. Мне тоже не очень все это ве-село, но надо ехать, что ж тут поделаешь. – Мама торопливо одевалась: натягивала на себя узкую юбку, та плохо поддавалась, и мама от нетерпения и этой ее неподатливости даже подпрыгивала на месте, заталкивая себя по сантиметру в юбочную трубу. Затолкала, от-дышалась, перекрутившись вся набок застегнула молнию и, осторожно выдохнув, провела руками по бедрам.

– Уф-ф, черт, а так казалось, что похудела. Фиг вам называется. Не буду завтра-кать. Сашка, тебе повезло: моя яичница теперь – твоя. Иди ешь уже, вот уселась, погляди-те вы на нее. Все на столе, все стынет… И кончай дуться, лопнешь, золотце… Молоко не забудь выпить.

Саша вздохнула, негодующе подняла глаза, медленно завалилась на бок и уже от-туда поднялась спиной к маме и, не поворачиваясь, побрела на кухню. Одеяло тащилось по полу.

Глава десятая

Про Венского и про окно

Кухня одновременно была верандой. Дверь из нее выходила прямиком на крыльцо и поэтому тут всегда было холодно. Зимой даже замерзала вода в умывальнике, а стены покрывались инеем. Сейчас инея не было, весна все-таки. Саша одной рукой подергала умывальник за медный сосок, потерла мокрой ладошкой лицо – умылась. Провела рукой по полотенцу - вытерла, и залезла с ногами на стул.

Стул имел свое имя – Венский. Он был один такой у Косачевых, - темно-коричневый, очень старый, вытертый, и иначе как Венским его не называли. Остальную мебель называли по принадлежности: шкаф, к примеру, кровать или там табурет, а стул стулом не называли – он был «Венский». Венский, и все тут.

Саша залезла с ногами на круглое сиденье Венского, с отвращением выпила Бел-кино молоко, поковырялась в холодной яичнице из четырех яиц, со вздохом отодвинула ее. Отщипнула от хлеба кусочек, предложила зажатой подмышкой Мане. Маня отказалась от угощения, пришлось есть самой. Хлеб отдавал легкой кислинкой.

Прямо над спинкой Венского начиналось кухонное окошко в одну раму. Оттого, что стекло в нем было одинарным, окно со всей своей оконной честностью информирова-ло желающих о погоде на улице. Летом, чтобы узнать погоду, смотреть надо было сквозь стекло – и все увидишь: дождь на улице или солнце, день или ночь. В другое время года сквозь стекло смотреть обычно не получалось, да и без надобности: вся информация была с этой стороны окна. Зимой стекло покрывалось толстой коркой льда – чем сильнее мороз, тем толще и плотнее лед. Весной и осенью, во время дождей, с окна почти беспрерывно текла вода. Вот и сейчас синее запотевшее стекло напомнило о дожде. Саша провела пальцем по стеклу. Палец оставил темный блестящий след, и от него вниз и рядом друг с дружкой тут же суетливо побежали две капельки. Некоторое время они катились каждая своей дорогой, слегка запинаясь на невидимых препятствиях и оставляя неровные следы, похожие на следы дождевых червей на садовых дорожках. Саша подставила палец, и ка-пельки слились в одну, потолще и потяжелей. Эта капля благополучно достигла рамы и утонула в накопившейся на ней воде.