Синий, как море - страница 54
— Какая яичница? — возмутился я.
— Строфиная. Птица есть такая — строфа, несет яйца с красным желтком. Очень вкусная птица, а яйца… — Данк поморщился, — …яйца так себе, на любителя. С душком каким-то. Нормальная яичница — это покойный Селлери был, примите, боги, его упрямый дух. Я — кажется, гусиная… К черту, жрать опять захотелось! Значит, теперь ты яичница несъедобная. С синим желтком. Поэтому Гастен и предложил дать тебе Сапфир. Понятно?
— В общем, понятно.
Мне действительно было понятно. Но в самых общих чертах.
— Данк, а почему я так изменился?
— Очевидно, заклятие изменило твое судьбу, — Данк сочувственно помотал головой. — Впрочем, ты и сам понимаешь, что изменило. А хильфейт уловил разницу и сменил окраску твоего луча.
— А что такое Мертвая Радуга? — вспомнил я.
— Это странное и страшное явление, — Данк поежился. Очень эмоционально он рассказывал, явно переживая все поминаемое заново. Говорят, это потерянная игрушка Древних Богов. Время от времени где-нибудь — все равно где — появляется магический смерч. Он всасывает человека или демона, животное или оборотня — все равно кого — и некоторое время спустя выплевывает его обратно. Только это уже не тот человек. Мертвая радуга придает ему произвольный чужой облик — иногда даже его собственный, только более ранний или более поздний. Лет на двадцать-тридцать. И еще она всегда меняет цвет рождения. Как правило, на самый что ни на есть вражеский. Поэтому сначала была и такая версия. Где-то неосторожный принц или Витязь угодил в Мертвую Радугу. Она придала ему твою внешность и поменяла цвет рождения на белый. Тогда, получалось, изначально ты — ну, предположим, Синий ярл варваров.
— А почему вы отказались от этой версии?
— Ты слишком много помнишь о себе и о Домене.
— Да ни черта я не помню!
— Помнишь, — сказал Данк твердо. — По мелочам. Видно, что твоя память — память Райдока, только сильно ущербная. А Мертвая Радуга чужой памятью не наделяет. К тому же, не очень понятно было бы, куда делся настоящий Райдок.
— Украли. Разменяли заклятием.
— Сагастен бы почувствовал. Я так полагаю, во всяком случае. Сам он утверждает, что есть варианты, когда не почувствовал бы. Но что-то не верю я в эти варианты.
— Я сейчас готов поверить во все, что угодно, — проворчал я мрачно. Собственно говоря, мне так и приходится поступать. Сам-то я ничего не знаю, опыта набираться поздно, вот и верю, — я искоса глянул на Данка, на слово верю, кому ни попадя.
— Ну, — невозмутимо отозвался Данк, — у тебя неплохой набор первых встречных. Любой бы позавидовал.
Я решил атаковать в лоб. Раз он корчит такую серьезную морду на мои подколки…
— Слышь, дядя, отдай письмо.
— Какое такое письмо? — Данк невинно разглядывал облака.
— Мое письмо. Которое мне.
— А-а… Забудь.
— В смысле?!
— В смысле насовсем забудь. Сагастен его спрятал так, что и сам не уверен насчет достать обратно. Чуть ли не дьяволу в задницу.
— Зачем?! — я действительно был поражен.
— Чтобы ты его никоим образом не смог прочесть.
— Блин! Мать! Данк, я ведь его себе писал специально для того, чтобы обязательно прочесть!
— Кажется, да. Но теперь уже поздно. Видишь ли, тут получилась та же история, что с дейненделльским предсказанием.
— Не понял? — мрачно и агрессивно сказал я.
— Это письмо должен был прочесть ты. Ты и никто больше. Тогда, возможно, оно тебе и помогло бы. Хотя сомневаюсь. Но получилось так, что его прочитали все мы. Все, кроме тебя. Письмо должно было изменить твои действия, при том, что все остальные действовали бы без учета этой информации. Теперь, хотим мы того или не хотим, все мы изменили свое поведение. Из-за письма. И единственный способ компенсировать это — тебе придется вести себя, как ведется. Иначе начнется каскад изменений реальности будущего — знаешь, предсказание, которое пытается исполнить само себя, и в результате губит само себя и все окружающее. Нет, малыш, к сожалению, ты остался без пирожка. Раньше надо было читать, втихую. И тут же сжечь. И пепел съесть. И запить кислотой, чтоб наверняка.
— Не успел, — злобно сказал я. — Не измывайся, Оранжевый! Не можешь отдать, хоть перескажи вкратце, а?