Синий махаон - страница 9

Я поставил коробку на место.

— Позволь, а разве бабочки не нектаром питаются? — спросил друг.

— Многие, конечно, нектаром, но многие любят перебродивший сок, который вытекает из пораненных деревьев, особенно весной. Некоторые бабочки вообще всю жизнь ничего не едят. Взрослые. А есть и такие, что грызут что-нибудь подходящее.

— То есть как это, грызут? — мой друг даже отодвинулся от меня, уж не разыгрываю ли я его.

— Обыкновенно,— отвечаю,— зубами.

Тут уж он окончательно уверился, что я над ним подшучиваю. И решил отвечать мне тем же.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что они ещё и кусаются, как собаки?

— Нет,— говорю,— эти бабочки вполне безопасны, хотя и зубастые. Крохотные совсем. Не больше мухи.

— Ну, я вижу, что и от бабочек следует держаться подальше. Маленькая-то маленькая, а как тяпнет, небось не обрадуешься. Ничего себе, зубастые бабочки! Никогда бы не подумал.

Кажется, всё-таки поверил, что я говорю всерьёз.

— Они, правда, называются не зубастые, а зубатые, но это дела не меняет. Зубатые моли. Очень древние бабочки.

— Ах, моли! Это те, что раньше ели меха, а теперь, говорят, перешли на синтетику? С зубами можно и синтетику.

Я засмеялся.

— Нет, совсем не то. Меха едят не бабочки, а их гусеницы. И кроме того, молей множество. Тысячи разных молей! А меха едят совсем другие. Представь себе Землю сотни миллионов лет назад. На ней нет ещё цветов и поэтому нет нектара. Не слышно пения птиц, потому что птиц тоже еще нет. Огромные папоротники и хвощи — как деревья. А по земле стелются мхи. Где-то бродят ящеры, а некоторые ящеры и летают. И вероятно, как в наши дни, звенят цикады. Вот в те времена и появились первые бабочки, с зубами. Что же они тогда грызли? Может быть, споры папоротников жевали? В наши дни они поедают цветочную пыльцу, а тогда цветов ещё не было.

— А ты когда-нибудь их видел?

— Конечно! Летом они часто копошатся в цветках шиповника. Многие из них золотистые или золотисто-зелёные. А гусеницы — те, наверное, по старой привычке держатся на мхах и лишайниках.

Мой друг задумчиво смотрел в окно, на ночное небо.

— Сто миллионов лет! Поразительное долголетие! — сказал он.— Тогда даже звёзды выглядели иначе.

Посреди Армении стоит высокая гора Арагац. Удивительными запахами пропитаны степи на её склонах. Особенно ясно чувствуешь это, когда спускаешься на машине от холодного озера Кара-Гёль, расположенного недалеко от вершины.

Наверху дышишь разрежённым снежным воздухом, а по мере спуска воздух всё густеет и пропитывается ароматом полыни, мяты и мёда. Как будто всё глубже погружаешься в душистое море. Степь цветёт. Особенно выделяются ярко-красные маки величиной с блюдце.

Склоны прорезаны глубокими ущельями. По дну ущелий, а местами и на склонах — рощицы из невысоких дубов.

Не раз я проводил отпуск в этих местах. Я часто гулял по окрестностям. Особенно любил я одну тропинку. Узкая и малозаметная, она вначале спускалась на дно небольшого ущелья, а затем выводила на другую его сторону.

Там она совсем исчезала среди плит застывшей лавы. И я уже без дороги спускался вниз, к долине.

Здесь можно было ловить бабочек или любоваться плавающими в голубом воздухе белыми вершинами горы Арарат. А бабочек было множество.

На цветах гроздьями висели бесстрашные пестрянки, ярко-красные или синие. Им некого бояться. У них в крови страшный яд — синильная кислота. Ни одна птица не рискнёт схватить такую бабочку.

Бабочки-пестрянки никого не боятся. Они гроздьями сидят на цветах, и цвет у них яркий: то синий, то красный. А такие смелые они потому, что их кровь содержит страшный яд — синильную кислоту, просто смертельный яд. Попробуй тронь такую. А вот им этот яд нипочем.

Пестрянка кокандская летает в горах Памира к югу от узбекского города Коканда.

Кокандская пестрянка на цветке цикория.

Шашечница.

Попадались и поразительные желтушки-зорьки. Самцы у них с фиолетовым отливом, оранжевые. Стремительно проносились они над полянами, поросшими колючими кустарниками-астрагалами. А самки бывают и белые, и жёлтые, и оранжевые. Они сидели тихо, притаились среди колючек.