Сказание о граде Ново-Китеже - страница 10

И все это было умело, по-морскому принайтовлено к бортам.

– А горшки с цветами – тоже ваше хозяйство? – указал Ратных на глиняные горшки с фикусами, стоявшие рядом со взрывчаткой.

– Морока мне с этими цветочками! – сердито проворчал Птуха. – Наказ балашихинских бабенок. Привези им обязательно такие, лопоухие. Особо ценный груз! Беречь, не трясти, не бросать, не кантовать. Кошмар!

– Цветочки – пустяк, – сказал незаметно подошедший Косаговский. – А я вот в тайгу ореховый буфет тащил, на сто пятнадцатую стройку. Не понимаю, как он в горловину люка влез. И в тайге по-человечески жить хотят.

– И футбольные мячи везете? – потянулся Сережа к двум мячам, висевшим под потолком. – У вас и футболисты есть, дядя Федя?

– Команда «Тайга»! Класс! – гордо ответил мичман Федор Птуха.

Техник, сидевший в пилотском кресле, грел мотор. Самолет дрожал, от винта летели брызги из луж. Увидев летчика, техник снял газ.

– Разрешение на Сережкин полет имею, прогноз тоже получил. Погодка… как сердце красавицы!

– Это как же понять? – спросил капитан.

– Склонно к измене и перемене! Ничего. Добро на вылет имеем. Как движок? – крикнул летчик механику.

– Как зверь работает!

Косаговский любовно посмотрел на самолет, стройный, узкий, но ширококрылый. И как шрамы на лице забияки и искателя приключений, были на самолете рубцы и шрамы: борт вмят, на крыле заплата, шасси, погнутое при вынужденной посадке, выпрямлено ковкой. Всем видом своим самолет будто говорил: из многих передряг я выбрался, не прочь и в новую лезть!

– Характер у вашего «коня», видать, задиристый! – засмеялся капитан.

– Работяга мой «Антошка»! Где хотите сядет, хоть на подоконник, как воробей… Ну, по местам!

Мичман втянул в кабину лестницу и закрыл дверь.

Она захлопнулась мягко и плотно, как дверь холодильника.

И не знал Сережа, что она закрыла от него привычный, будничный мир, а за нею начнется мир необыкновенных, фантастических приключений.

Конь осержается, от земли отделяется; скачет выше леса стоячего, ниже блака ходячего; горы, реки и озера меж ног пропускает, поля и луга хвостом стилает.

Сказка

Косаговский энергично набирал высоту.

Мотор работал мелодично и чисто, пел высоким дискантом.

Единственная в мире песня, которая никогда не надоедает и не нагоняет тоску. Летели спокойно. Впереди прозрачный круг невидимого винта, а самолет, казалось, подвесили в воздухе на мягких резиновых канатах.

Колеса шасси висели над горами, поросшими темно-зеленой тайгой. Иногда тайгу разрывали речки, сверху дегтярно-черные, но вспыхивающие неожиданно ослепительными искрами. Осколками разбитого зеркала сверкали круглые, как циркулем обведенные, небольшие озерки. Вдруг вдали открылось большое озеро, огромная водная гладь.

«Почему оно пыльное какое-то?» – подумал капитан.

Ветер переменился, подул откуда-то сбоку, потом совсем упал, потом задул в лоб и снова сбоку, но уже с другого борта. Самолет резко болтнуло. Небо внезапно заволокло тучами. Самолет летел упрямо к озеру, и оно появилось совсем рядом, под крылом. На озере бушевала буря. Она тянулась к самолету черными щупальцами. Птуха, сидевший позади капитана, приблизил губы к его уху и крикнул:

– Смотрите, товарищ капитан! Ох, зальет нам сала за шкуру!

Из мутной мглы, метавшейся над озером, медленно поднялся бешено вертящийся гигантский столб. Он тянулся все выше и выше, дотянулся до низких, быстро летящих туч и уперся в них. И другие черные, изогнутые ветром смерчи вставали над озером; их расплывающиеся вершины тоже подпирали низкий и мрачный небосвод. Самолет летел меж этих черных колонн, то и дело резко сворачивая от них в сторону.

Неожиданно хлынул дождь, крупный проливень. Теперь казалось, самолет не в воздухе летит, а плывет под водой. Стекла иллюминаторов закрылись сплошными водяными потоками, и не видно было, где они летят: над горами, тайгой или их занесло уже в степи Монголии.

Самолет круто пошел вверх, но провалился, словно обессилев, и задрожал испуганно. Удары ветра то пинали его по-прежнему в бока, то задирали хвост. Иногда эти удары были такими яростными, что самолет едва не переворачивался навзничь, и тогда управление вырывалось из рук летчика. В зеркальце наблюдения за кабиной отражалось лицо Виктора, и капитан видел его сжатые губы, глубоко прорубившиеся морщины в углах рта и мелкие бусинки пота на лбу. Капитан наклонился к форточке и крикнул: