Сказание о граде Ново-Китеже - страница 15
«Надо же!.. Об этом я ребятам рассказывать не буду», – подумал со стыдом Сережа. Но идти дальше не мог.
Первым, как и раньше, шел капитан с Сережей на спине, за ним шагал мичман, шумя на всю тайгу регланом, третьим измученно брел Виктор, неся за ремешок, как грибное лукошко, снятый летный шлем и то и дело отмахивая с лица влажные от пота волосы. Последним плелся Женька. Он уже не носился по кустам, а еле-еле шел, свесив язык, часто и сухо дыша. Шли, проваливаясь в сгнившие колоды, продираясь через чапыжник, на болотистых местах прыгая с кочки на кочку.
– Далеко еще нам идти? – спросил Сережа с тоской, видя, как тяжело дышит капитан.
– Не знаю, Сережа, – ответил Ратных, останавливаясь. Он опустил мальчика на землю и вытер потное лицо изнанкой фуражки. – Тайга, она и есть тайга. Будем вот так идти от дерева к дереву и, глядишь, до Тихого океана дойдем. Китайцы тайгу недаром называют шухай – лесное море.
– На Тихий океан, значит, пеленг берем, – хмуро отозвался мичман и поглядел, покачивая головой, на свои измазанные грязью щегольские ботинки. – Не надел, дурень, кирзовые сапоги, для города прифрантился. А попал в тайгу. Кошмар! А теперь, Сережа, ко мне на спину садись. Виктора Дмитриевича от ишачьей обязанности освободим. Он нас всех троих на себе тащил!
Солнце пошло книзу и светило, невидимое, где-то за деревьями. На тайгу начали опускаться сумерки.
– Отабориться пора, – сказал капитан. – Лучше места для ночлега не найдешь. Сушняку много, и река рядом.
Когда развели костер, вскипятили чай, разложили еду, Виктор и Сережа уже спали. Летчик спал беззвучно, пластом, как спят люди, отдавшие все свои физические и душевные силы. После ужина Птуха вызвался первым дежурить у костра. Но не лег и Ратных – сидел привалясь к дереву.
– Ложитесь, товарищ капитан, поспите, – сказал жалеюще Птуха.
– Забыли, мичман, что начальство никогда не спит, оно только отдыхает, – ответил шутливо невидимый в темноте капитан.
Третий день шли они чернями, густой, мрачной тайгой. На четвертый вошли в пихтарник, сырой, замшелый, увешанный от верхушек до нижних ветвей мертвенно-бледными лишайниками. Эти мертвецкие бороды вызывали у Сережи отвращение и страх.
Он пытался идти, но просто удивительно, до чего болело все тело. Ныли плечи, поясница, горели подошвы ног. Не было ни одного мускула, ни одного сустава, который не болел бы. И снова начинался позор, снова тащили его на закорках, теперь уже все трое, по очереди.
Посвистывал в вершинах деревьев бесприютный, тоскливый таежный ветер. А они шли и шли с напряженными, страдающими лицами. Кончались продукты. Сегодня по приказанию капитана были выданы уменьшенные порции. А тетерева и рябчики на глазах перепархивали стайками, ощипывая хвою и обкусывая тонкие веточки.
– Эх, тулочку бы сюда! – горестно вздохнул капитан. – Были бы по горло сыты.
Все начали замечать, что капитан ищет что-то, тревожно и озабоченно глядя под ноги и по сторонам.
– Грибы ищете? – не утерпел мичман. – Рановато им, а хорошо бы белых да подберезовиков на сковородочке. Тьфу, – сердито отплюнулся он. – Ежа бы проглотил, до чего есть хочу!
– Нет, не грибы, – ответил капитан. – Тропу ищу. Хоть какую-нибудь бы тропу, она бы нас к людям привела. Нет тропок, язви их! Неужели здесь люди не живут?
Он остановился и прислушался.
– Собачий лай в тайге за много километров слышен. А мы собачьего лая ни разу за три дня не слышали. О-го-го! – вдруг во весь голос закричал он.
– Гай-гай-гай! – заголосил и Птуха.
Голоса их безответно завязли в чащах. Безмолвно стояла залитая солнцем тайга. Всем стало не по себе.
– Компот дело! – покачал головой мичман.
Ночлег капитан скомандовал, когда все вымотались до полного изнеможения. И всех уложил повальный сон. Но Косаговский проснулся спозаранку. Ему больно намяли ребра подстеленные ветки. Солнце еще не вставало, только утренняя молочная синева залила тайгу. Он начал снова укладываться и услышал шаги. Кто-то шел к их ночлегу. Виктор вскочил и увидел подходившего капитана.
– Что случилось, Степан Васильевич? – обеспокоенно спросил летчик. – Куда вы ходили?