Сказание о граде Ново-Китеже - страница 7

– Пойдем поприветствуем его, – двинулся капитан.

Юродивый стоял, прижавшись к стене, прячась в тень.

– Уважаемый публикум! Рекомендую! Факир Шаро-Вары! – сердито, но тоном циркового шталмейстера провозгласил мичман.

Косаговский включил карманный фонарь. Из темноты выступило иконописное темное, изможденное лицо с узенькой бороденкой, стекавшей со щек. Блеснули пустые, словно стеклянные глаза. Памфил-Бык стоял сбычившись, уперев в грудь подбородок. Когда-то нож, а может быть, пуля или сабля резанули его по горлу. Рана заплыла безобразным шрамом, красным и бугристым, как петушиный гребень. Шея онемела, подбородок оказался притянутым к груди; голову юродивый поднять уже не мог. Он стал походить на бодающегося быка, за что и получил свою кличку. Одет он был в рваное пальтишко, подпоясанное веревкой, вместо шапки повязался по-бабьи грязным белым платком, на ногах – валяные опорки. Он опирался обеими руками на длинную и толстую дубину со свинцовым набалдашником в кулак величиной.

Подошедшие к нему молчали; молчал и он, блестя своими «стеклянными» глазами.

Капитан почувствовал вдруг, что юродивый пристально вглядывается в него. В это время Женька заскакал вокруг юродивого с заигрывающим тявканьем. И будто бы отбиваясь от собаки, Памфил-Бык, перехватив дубину за нижний конец, с силой размахнулся ею вкруговую. Круто загудел воздух. Испуганно вскрикнул невидимый в темноте Сережа. Свинцовый набалдашник просвистел близко от головы капитана.

– Осторожнее размахивай, гражданин, – спокойно сказал капитан. – Ты кто такой?

Памфил-Бык ухмыльнулся широко, бессмысленно.

– Асиньки? Я кто? Я Памфилка, дурак присноблаженный, глупомудрый. Вот я кто. – Он заморгал часто, подпрыгнул высоко и завопил хрипло: – Христа зарезали!.. Богородицу-матушку зарезали!.. Ой, жалко!

– Заткни кран! – гаркнул, как на палубе, мичман. – Что здесь потерял? Что высматриваешь?

Юродивый и ему ответил ангельской, миролюбивой улыбкой.

– Асиньки? – и закрестился вдруг испуганно. – Узнал! Узнал тебя!.. Ты Богородицу зарезал!.. Боюсь! Ты Памфилку-дурака зарежешь… Боюсь! – захныкал он, тыча пальцем в лицо мичмана.

– Ша! Чтоб тихо было! – шагнул Птуха к юродивому и поднес к его носу кулак. – Чуешь? Увидишь небо в алмазах!

В глазах Памфила мелькнула осмысленная злоба.

– Не дуй в улей, без глаз останешься, – тихо, угрюмо проговорил он. – Не ровен час; сегодня – нас, завтра – вас.

– Чеши отсюда на полусогнутых, пока цел! – снова двинулся мичман на юродивого.

А Памфил уже уходил, подскакивая и вопя хрипло церковный напев:

Его не было видно, но из темноты все еще доносилось со злобной угрозой:

Капитан молчал, сунув руки в карманы шинели, о чем-то упорно думал.

– А, гори они синим пламенем, эти факиры и малохольные юродивые! – вдруг зло сказал мичман. – Шатаются тут! И чего милиция смотрит? Потопаю я. Выспаться надо. Завтра рано полетим. Давай руку, Сережа.

Даже по звуку шагов мичмана можно было понять, что он очень сердит и очень чем-то недоволен.

Я нынешней ночью

Не спал до рассвета,

Я слышал – проснулись

Военные ветры.

М. Светлов, «Перед боем»

Косаговский предложил капитану ночевать у него, а не в командирской гостинице пограничного отряда. Виктору хотелось послушать рассказы капитана о жизни на границе. Ратных охотно согласился.

Едва вошли они в маленький кабинетик летчика, капитан подошел к телефону.

– Разрешите? Позвоню куда следует. Доложу о присноблаженном Памфиле-Быке. Не нравится мне этот юродивый: что-то фальшивое в нем и ведет себя подозрительно.

Капитан поднял трубку, а Виктор деликатно вышел, притворив дверь. Когда он вернулся, Ратных бесшумно ходил по комнате, заложив руки за спину. Лицо его было мрачно и озабоченно.

По коридору, подпрыгивая, промчался умываться Сережа.

Капитан улыбнулся:

– Шустрый он у вас, как чижик. Не ходит, а бегает вприпрыжку. Торопится, как бы без него что-нибудь интересное не случилось.

– Бедовый слишком. Но коли созорничает, не отопрется, душой не покривит. Не возьму его все же завтра в рейс.