Сказание о старине и пароходе с красным флагом - страница 8

— Ладно, — решил Демьян, — пущай поспит, а я немного посижу с Дядюшкой. Грешно не зайти к нему!

Пока Демьян с Дядюшкой чаевали и беседовали, собаки залаяли. Кто-то шел ниже берега, по обнаженному после отлива гладкому и упругому песчаному дну моря — лайде, направляясь на дымок Дядюшкиной поварни: видать, очередной, такой же, как Демьян, рано, не по сезону кочующий на свой промысел, решил передохнуть у его гостеприимного очага.

Встал Демьян, почаевав и всласть поговорив с Дядюшкой, попрощался с ним и вышел. Встретившись с новым гостем, поприветствовал его и направился к своей упряжке. Собаки при виде хозяина, словно по команде, все разом вскочили на ноги, дружно потягиваясь и зевая, затем радостно завиляли хвостами. Начал он алыки на псах поправлять, потяг выравнивать, чтобы продолжить свой путь дальше. Потом к дуге нарты, к месту своему подошел, вытащил остол — палку с железным наконечником, воткнутый за полозья нарты в землю. Уже ремешок от сука отвязал и только хотел дать команду собачкам — в путь, да взглянул на нарты и обомлел: сынишки на месте не оказалось!

Закрепив снова нарту остолом и быстро ее привязав, стал он, весь охваченный жаром от испуга, обыскивать груз, трясти его, будто гвоздь, закатившийся в поклажу, искать своего малыша. Обежал место вокруг, за поварней, около Дядюшкиной шайбы, все осмотрел, даже по лесенке — зубчатым ступенькам на лабаз поднялся, думал — уж не туда ли его Ваня забрался: уж очень любил его младшенький, словно медвежонок, лазить вверх, будь то дерево, или чердак, или лабаз. Но его и близко тут не было! Стал громко от волнения звать его Демьян:

— Ва-ня! Ваня-а!

Никто не отозвался, ни единым звуком. Выбежал из поварни на тревожный зов Демьяна Дядюшка и его гость, а на том и лица нет! Начали они тоже помогать ему искать мальчика. Все кругом обошли, в лесу обшарили все кусты, звали мальчика. Когда потемнело — не заметили, а Ванюшка словно в воду канул!

До глубокой ночи с зажженными факелами продолжались поиски малыша — так и не нашли. Беда-то какая!

Что еще поделаешь, решил Демьян, надо до дому добираться без Вани, а там — с утра снова начать поиски.

Подъехал к своей поварне Демьян на рассвете. Собак распряг, алыки поснимал с них и привязал их под навесом — станом, а передовика, умного любимца сыновей Утынгу[7], отпустил на свободу. Тот будто что понимал — не выразил обычной радости освобождению: сразу тут же сел на корточки и как-то грустно провожал глазами все движения своего хозяина.

Стал Демьян нарту свою разгружать, поклажу с нее — постели, подушки, одеяла — в дом заносить. А ребятки его, во главе с Гринчей, как сидели вокруг очага в ожидании отца и Вани, да так и заснули, уморившись. Все пятеро, сидя и полусидя, спали. Да без ужина уснули: на столе лежала аккуратной горкой нарезанная стараниями Егорши прошлогодняя юкола, стояла общая миска-тарелка, кругом нее были разложены деревянные ложки. Котел с едой на крюке висел неснятым, от потухшего костра отодвинутый; около него стоял чайник, полный тоже, давно уже остывший. Не хотели, видимо, его «мужики», натрудившиеся за день, без отца за стол садиться!

Расстелил Демьян постели на лавках-нарах и начал своих мальчиков, сонных, по одному перетаскивать и по постелям укладывать: утро было слишком раннее, пусть же его работнички еще поспят.

Тут Гринча, сидя спавший на самом шестке, подпершись спиной о столб очага, вдруг проснулся, потер по-детски кулаками глаза: парень-то уже большой, руки — огромные, мужские совсем, а просыпается — все еще глаза ими трет, как маленький. С нежностью отец смотрел на своего первого помощника и постоянного спутника по дорожной маете и тяжко вздыхал. Окончательно проснувшись, Гринча спросил:

— Тять, а Ваня-то где?

Не мог сразу ничего сказать ему отец. А тот уже кричал:

— Тятя, где, где Ваника-то наш?!

Услышав его крик, проснулась вся Демьянова ребятня. Узнав, что Ваня потерялся, все такой рев подняли! Обычно спокойные, ребята разразились таким плачем, хоть сам зареви! Не знал отец, как взволнованных сыновей успокоить, да спасибо Егорше: он, эта главная нянька-мамка в доме, был, как всегда, сдержан, молча смахнув слезы, необычайно посерьезнел. Он и навел порядок: